…чных технических систем, позволяющих сопоставлять характеристики звукового спектра голоса и временные интервалы .процесса говорения; в-третьих, различие в методических приемах экспертного исследования письменной и устной речи достаточно велико (и зиждется на различиях в психологическом построении того и другого вида речи); поэтому необходимо специально разобрать вопросы экспертного исследования письменной речи или, более широко—вопросы экспертизы письма.
Сначала необходимо остановиться вкратце на определении некоторых положений и понятий этой области экспертной практики. Мы в основном будем говорить о письме (точнее, о письменной речи) со стороны его порождения, т. е. с позиций пишущего (хотя к явлениям письменной речи относят и процессы чтения письменного текста). Письмо как сложноорганизованная высшая психическая функция может быть изучено с двух сторон: со стороны графики письма (почерк) и со стороны реализации собственно речевых навыков (письменная речь). Развитие исследований этих связанных между собой явлений письма, собственно, и представляет собой историю развития концепций и методов криминалистической экспертизы письма.
Из приведенного методологического разграничения предмета исследования (почерк и письменная речь) следует чрезвычайно важный для криминалистической экспертизы вывод, заключающийся в необходимости разграничения понятий «автор» письменного документа и «исполнитель» письменного документа. Действительно, если при изучении устной речи такой проблемы нет (точнее, может быть поставлен вопрос о спонтанной и дикторской речи), то в случае необходимости исследования письменного документа вопрос об авторстве (или исполнителе) текста возникает прежде всего. В настоящее время считается общепризнанным тот факт, что почерк является предметом идентификационного исследования при постановке вопроса об исполнителе текста, подлежащего экспертизе; письменная речь — предмет идентификационного исследования при постановке вопроса об авторе анонимного или псевдонимного текста (вопрос атрибуции текста). Необходимость методологического разграничения предметов исследования письма в целом возникает еще и потому, что нередки случаи, когда почерковедческая экспертиза не может быть осуществлена, например, когда следствие располагает печатным текстом.
Исследования рукописных текстов в судебно-следственных целях характеризуются большим разнообразием «направлений», «школ», «этапов»1.
Начальным этапом в развитии экспертизы письма следует считать «каллиграфию». Уже тогда цели, стоящие перед «экспертами», состояли в идентификации исполнителя по тексту на основе идентичности в конфигурации букв. «Экспертами» были переписчики-каллиграфы: в начале XVII в. в России ими были приказные дьяки; в середине XIX в. ими могли быть преподаватели, секретари, нотариусы, учителя чистописания. Это обусловливалось тем обстоятельством, что именно эти люди были наиболее грамотными и могли судить об авторстве письменных текстов. Понятно, что методы и заключения подобных экспертов были крайне субъективны и основывались исключительно на личном опыте.
Предвестником криминалистического понимания экспертизы письма был сигналитический (или приметоописательный) подход. Здесь уже цель состояла в выделении типовых элементов почерка, анализе их особенности, а также в разработке для них единой номенклатуры словесного описания и единого способа измерений. Но, как часто бывает с новым перспективным научным направлением, появляются ответвления, представляющие собой крайние решения в общем рациональных идей. Сигналитический метод породил два, оказавшихся рудиментарными, направления: графометрию и графологию.
Автором графометрического метода являлся французский исследователь-эксперт Э. Локар. Следует особенно подчеркнуть, что графометрия возникла в период повального увлечения криминалистами системой Бер-гильона, принципы которой, так называемый «бертильонаж», и послужили теоретической основой в исследовании почерка. Система А. Бертильона состояла в разработке некоторого небольшого числа признаков конституционального типа человека, позволяющих использовать количественные характеристики с целью идентификации личности. Разумеется, точный количественный подход (а потому объективный) в проблеме идентификации личности был революционным, например, в сравнении с идентификацией по словесному портрету. Однако в графометрии абсолютизировались процедуры измерения графики письма, при этом качественная сторона вопроса идентификации исключалась из рассмотрения и вся ответственность за выводы экспертизы переносилась на статистику.
В графологии была сделана попытка связать графику письма с некоторыми психическими отклонениями личности пишущего. Стремление это намного опережало научное обоснование подобной связи, превращая графологию в технику толкования психических особенностей пишущего по почерку, чрезвычайно произвольную и субъективную. Таким образом, графологию характеризует субъективный и эмпирический подход к анализу письма, отягощенный методологией механицизма и идеализма (в плане метода и теории), подход, который в конечном счете привел к психологизации непсихологических явлений, а в самом крайнем выражении (например, Ч. Ломброзо) — к мистификации реальных психических феноменов (например, сенсомоторного компонента письменного навыка). Игнорируя опосредованную связь между графикой письма и индивидуально-психологическими особенностями исполнителя, графологи к тому же относили своеобразие, неповторяемость индивидуального почерка к врожденным феноменам.
Перечисленные подходы в экспертных исследованиях письма характеризует одна общая черта — в их русле исследовался только почерк. Впервые проблема авторства принципиально ставится только в криминалистическом направлении идентификационных исследований письма.
Пионером криминалистического направления в экспертизе письма принято считать Ганса Гросса (кстати, он же впервые употребил термин «криминалистика»). Вклад этого ученого в развитие криминалистического мышления достаточно значителен, однако в оценке всех его концепций среди современных ученых-криминалистов нет единого мнения. И все же Гросс требовал впервые «обращать внимание на связь между формой и содержанием письма...», и тогда как «приметоописатели, графологи, графометры... не шли в своих исследованиях дальше изучения почерка... Ганс Гросс ряд вопросов исследования документа рассматривает с подлинных криминалистических позиций». В то же время «Гросс не только не дал ничего нового по сравнению с тем, что было известно до него, но, являясь сторонником графологических концепций, проповедовал антинаучные взгляды» 2.
Споры о роли Гросса неслучайны. Речь идет о периоде становления действительно научного подхода в экспертизе письма—криминалистическом направлении, и Гросс стоял, по-видимому, у истоков этого направления. Это утверждают криминалисты, находя, что у Гросса «объектом изучения является не только почерк, как у Бертильона и Ломброзо, а все письмо в целом, причем главное внимание исследователя уделялось смыслу, стилю и целевому назначению рукописи»3.
Криминалистическое направление имело еще один источник. Речь идет о попытке создать в 20-е годы нашего столетия судебно-психологическую экспертизу документов. Интересно отметить, что судебные психологи того времени, так же как и криминалисты, считали основателем своей дисциплины Ганса Гросса. Теоретическим фундаментом методов судебно-психологической экспертизы были многочисленные и интенсивно проводимые экспериментально-психологические исследования для целей судебно-следственной практики.
Среди задач, стоящих перед этими исследованиями, можно назвать следующие: психология свидетельских показаний, психология обвиняемого, психология участников судебного процесса, психология показаний несовершеннолетних и пр. Ганс Гросс не просто обратил внимание на криминалистическую ценность содержания документа, но и показал необходимость анализа содержания (впервые указал на это наш соотечественник Я. Баршев4). Судебно-психологическая экспертиза в том виде, в котором она оформилась к середине 20-х годов, методологически основывалась исключительно на анализе содержания документов.
По методическим приемам судебно-психологичесюие экспертизы документов делятся на аналитические и синтетические. Те и другие методы предполагают представление текста свидетельского показания в историко-хронологической последовательности его изменения при повторных порождениях (именно на примере текстов свидетельских показаний отчетливо прослеживается идея методов, так как они предусматривают прежде всего анализ текста в динамике). Цель экспертизы — идентификация автора свидетельского показания.
Аналитический метод предполагает расчленение показания на отдельные составные элементы. Процедура членения фиксируется в сравнительной таблице, где сопоставляются однородные элементы показаний по содержанию и в то же время отражаются все изменения содержательного плана таким образом, чтобы решить вопрос об авторстве исследуемых показаний.
Синтетический метод, или метод сравнительно-хронологических таблиц, предполагает представление всего показания в связном изложении и позволяет видеть, как изменяются показания не в плане идеи или темы, но в плане дополнения содержания, «расцвечивания» всевозможными деталями и эмоционально окрашенными элементами. Как правило, проводились специальные психологические эксперименты, где исследовалась память, уровень развития речевого и письменно-речевого навыка, мышление, мотивационная сфера и др. В таких экспериментах участвовали авторы данных показаний, и в результате экспериментов можно было определить возможность такого «расцвечивания» показаний именно этими лицами.
Заключения экспертов, основанные на применении этих методов, не могли быть лишены субъективизма, так как касались только анализа качественной стороны содержания исследуемых текстов, и поэтому они не были достаточно строгими.
В наше время приведенные идеи нашли развитие в достаточно строгой системе анализа содержания речевых сообщений (контент-анализ).
Экспертиза письма после 20-х годов фактически стала отождествляться с почерковедением. Правда, крупнейший советский эксперт С. М. Потапов в 1937 г. писал о том, что «письмо изучается экспертом не в отношении отдельных букв, а со стороны всех его признаков, относящихся как к содержанию, так и к системе движений, свойственной данному лицу и представляющей собой его почерк»5. В этом высказывании намечена дифференциация в исследованиях письма, однако в дальнейшем стали доминировать графические исследования при экспертизе письма. Так, А. И. Винберг в 1940 г. развивает уже только вторую часть тезиса С. М. Потапова. Он считает, что анализ почерка как составной части письма должен производиться в порядке выявления в сравниваемых документах как общих признаков, так и особенностей и деталей 'почерка. Вопросы же анализа других сторон письма, позже в аудитории экспертов-криминалистов получивших название «признаков письменной речи»6 (т. е. признаков, не связанных с графикой и топографией письма), только ставятся как вопросы к будущим исследованиям.
А. И. Винберг указывает на необходимость исследовать стиль письма, орфографию и описки, довольно убедительно иллюстрируя эффективность их анализа в целях криминалистической экспертизы целым рядом примеров из следственной практики. Но методы подобного анализа представляются неубедительными, поскольку в них превалирует в основном субъективно-оценочный компонент.
Разумеется, уровень наук о языке и речи не позволял тогда вплотную подойти к всестороннему изучению феномена письма, однако наряду с этой, по-видимому, главной причиной специализации экспертов на графике письма существует, на наш взгляд, и другая причина, а именно признание лишь за криминалистами компетенции в анализе «целого письма», т. е. и почерка, и содержания документа.
Стремление же криминалистов привлечь для экспертных исследований опыт других научных дисциплин заслуживает уважения и должно только приветствоваться. Еще Е. Ф. Буринский в 1903 г. ставит задачу показать лицам, пользующимся графической экспертизой, какое множество причин может чувствительным образом влиять на внешние изменения почерка. Он писал, что «приходится обращаться к литературам чуть ли не всех существующих наук о человеке, добывая материал, из которого должно сложить здание почерковедения, согласовать этот материал, привести его в систему» 7.
Ниже мы покажем, что уже в начале века экспериментальный и теоретический багаж таких наук, как психология, психофизиология речи и других был достаточно весом, чтобы привлечение специалистов из этих областей дало ощутимые результаты в экспертизе письма. Однако криминалистическая экспертиза письма до недавнего времени избегала столкновения с опытом изучения языка другими науками, что, естественно, привело, с одной стороны, к углублению методологии и методов анализа графики, с другой — обеднило этот анализ, так как определение идентификационных признаков письменной речи целиком отдавалось на откуп интуиции эксперта. Например, в «Криминалистике» идентификационные признаки письменной речи выделены в самостоятельный параграф. Однако здесь «признаки письменной речи в тесном смысле слова относятся к содержанию, языку и различным привычкам письменной речи»8.
Серьезные качественные изменения претерпела традиционная концепция экспертов в области графической экспертизы письма в связи с работами Г. Д. Марковой. Она считает идентификационными признаками письменной речи «особенности языкового выражения мыслей в письменной форме, проявляющиеся в лексике, грамматике и стиле ('как допустимые нормой языка, так и .нарушающие ее), индивидуализирующие в своем своеобразном сочетании письменную речь каждого пишущего»9, а именно: степень грамотности, лексические, орфографические, синтаксические, пунктуационные и стилистические признаки. Г. Д. Маркова считает «необоснованным отнесение к числу признаков письменной речи содержания, основной идеи, темы рукописи, а также величины и расположения текста, заголовка, обращений, подписи, даты, места начала красных строк, приемов внесения исправлений, выбора письменных принадлежностей» 10. Кроме того, Г. Д. Маркова дифференцирует признаки письменной речи на общие и частные (аналогично делению признаков почерка). Значение предложенного деления Г. Д. Маркова видит, во-первых, в там, что оно позволяет более полно и последовательно исследовать письменную речь, во-вторых, позволяет определить сравнительную идентификационную ценность признаков11. Здесь важно отметить значительную деталь. Речь идет о возможности, даже необходимости, как считает Г. Д. Маркова, отнесения к идентификационным признакам письменной речи не только признаков, «нарушающих норму языка», но и признаков, «допустимых» этой нормой, т. е. признаков неиндивидуальных в понимании предшествующих исследователей.
Эти идеи оказались не сразу понятыми и принятыми криминалистами. Так, М. Я. Сегай, указывая на двойственный характер письма (письменная речь и почерк), предлагает делить идентификационные признаки письма на две группы: признаки письменной речи и признаки почерка. По аналогии с исследованиями почерка он также предлагает делить признаки письменной речи на общие и частные. Однако на этом прогресс завершается, так как к числу общих признаков письменной речи М. Я. Сегай относит и общее содержание, и целевое назначение письменного документа, и общий характер размещения текста в зависимости от смыслового содержания рукописи (наличие разделов, абзацев или их отсутствие), и акцентуацию. А. И. Винберг идентификационные признаки делит на признаки письма, общие признаки почерка, частные признаки почерка. Содержание и топография текста в этой системе стоят в одном ряду с лексическими, грамматическими признаками 12.
Но у Г. Д. Марковой находятся и последователи. Так, Б. М. Комаринец выделяет такие признаки письма:
1) относящиеся к содержанию документа; 2) стиль изложения; 3) лексические (словарные); 4) грамматические; 5) патологические (болезненные) 13. Несомненным достоинством этой работы является то, что, во-первых, автор, по-видимому, один из первых акцентировал внимание на письменной речи как на источнике сведений об авторе анонимного текста и, во-вторых, он — один из первых криминалистов, прямо заявивших о целесообразности привлечения при анализе письменной речи языковедов, а если возникают сомнения в психическом здоровье автора —врачей-психиатров 14.
Публикация Л. Е. Ароцкера и В. К. Воинова 1966 г.15 стала, по мнению многих ведущих советских криминалистов, своеобразным этапом в развитии методических приемов криминалистической экспертизы письма. Основные методологические принципы экспертизы письма уже не дискутируются. Общепризнано разделение признаков письменной речи на общие и частные; содержание и топография текста не включаются в список этих признаков. Принято деление признаков письменной речи на идентификационные и неидентификационные. Основное внимание уделяется изучению возможности анализа письменной речи с помощью формальных показателей. Л. Е. Ароцкер и В. К. Воинов, отмечая, что теоретически понятия «автор» и «наполнитель» текста разграничены, справедливо утверждают, что экспертами устанавливается лишь наполнитель анонимного документа, и только по почерку. Указывая на необходимость сотрудничества с филологами в разработке формальных методов анализа письменной речи, авторы предлагают программу статистического анализа «формальных» признаков письменной речи, т. е. таких, существование которых в теисте не зависит от его содержания.
Такими являются синтаксические признаки, а также объем словаря, общее число словоупотреблений, число знаменательных и служебных слов, число предложений в тексте и др. Процедура исследования сводится к статистическому анализу различий по каждой из выбранных характеристик для ряда теистов (контрольных и анонимных).
Интерес, вызванный данной работой, намного превышает реальный эффект ее, что отметили сами авторы, указывая на предварительный характер результата. Но этот интерес характерен прежде всего потому, что отмечает тенденцию криминалистов «повернуть» к точным методам исследования письма. Теперь, указывая на действительно ориентировочно-поисковый характер отбора формальных признаков для количественной интерпретации, криминалисты-почерковеды уже не подвергают сомнению саму идею возможности строить формальные модели для идентификации автора анонимного текста. В то же время ведутся интенсивные поиски в плане структурирования системы признаков письменной речи.
Но часто вместо глубокого и всестороннего анализа содержательных признаков письменного сообщения авторы специальных работ вводят дополнительные признаки, такие, как, например, фонетико-грамматическая модификация. Иногда можно даже найти указания на то, что эксперту вовсе не обязательно знать язык, на котором написан документ, достаточно, чтобы родной язык эксперта и язык документа были основаны на кириллице. Эта точка зрения убедительно опровергается анализом рукописей, выполненных на языках народов СССР 16.
И, разумеется, никоим образом нельзя в качестве материала для анализа письменной речи использовать речь, записанную на магнитофон.
В последнее время заметно увеличивается число исследователей-криминалистов, отмечающих целесообразность использования данных смежных наук при решении задач .сугубо криминалистического характера. Так, например, обращается внимание на исследования в области литературоведческой атрибуции, отмечается необходимость выделения судебно-лингвистической экспертизы в самостоятельную область криминалистической экспертизы письма. Пока все же преждевременно ставить вопрос об отнесении автороведения к криминалистической экспертизе, так как реально не созданы ни теория, ни методы этого направления. Однако, по-видимому, более правильно рассматривать автороведение в рамках судебно-психологической экспертизы, так как, .во-первых, возможные методы атрибуции являются методами общей и социальной психологии, психолингвистики и социологии (контент-анализ), во-вторых, экспертиза авторства должна рассматриваться шире, нежели только идентификационное исследование (данные неидентификационного характера, например индивидуально-психологического содержания, также подлежат компетенции этого исследования).
Все изложенное выше позволяет утверждать, что теоретические положения в области классификации признаков письменной речи достаточно хаотичны. Гораздо более системно представлены концепции методов криминалистической атрибуции. Выше был отмечен поворот в сторону формализации методов и определения объективных критериев оценки исследования признаков письменной речи, осуществленный в упомянутой работе Л. Е. Ароцкером и В. К. Воиновым. Характерной особенностью последнего времени является утверждение этого направления в криминалистической экспертизе письма как в нашей стране, так и за рубежом.
Интересное исследование письменной речи было предпринято американскими психолингвистами Ч. Осгудом и Г. Уолкер на материале предсмертных записок. Гипотеза авторов состояла в том, что высокий уровень эмоциональной напряженности должен влиять на стереотипность характеристик письменной речи, приводить к деструктивности речевого поведения, отражаться в особенностях речи (лексических, грамматических и др.). Метод исследования: статистический анализ формальных характеристик текста. В качестве таковых рассматривались: 1) число слогов на слово (закон Ципфа); 2) объем лексического словаря; 3) число повторений; 4) отношение числа глаголов и существительных к числу прилагательных и наречий; 5) информационная избыточность; 6) «категориальные» термины; 7) число ошибок; 8) средняя длина независимых сегментов; 9) число оценочных терминов. Результат исследования в основном показал правильность первого тезиса гипотезы (о стереотипности характеристик письменной речи).
Таким образом, в настоящее время в практике криминалистических исследований анонимных текстов используются два метода анализа: субъективный и объективный.
О надежности субъективного метода говорит мнение маститого исследователя А. Нафтали: «Уверенность эксперта основана только на богатом опыте и на наличии достаточного количества образцов письменной речи» 17.
В то же время в криминалистических экспертизах авторства все больший вес приобретают объективные методы анализа характеристик текста, становясь единственным научно обоснованным направлением. Один из таких методов мы опишем ниже.
 
________________________________________
1 См. об этом: Н. В. Терзиев, А. А. Эйсман, Введение в криминалистическое исследование документов, М., 1949.
2 См.: Криминалистика, М., 1938, с. 30.
3 Там же, с. 22.
4 Я. Б а р ш е в, Основания уголовного судопроизводства, СПб., 1841
5 С. М. Потапов, Исследование документов,— «Материалы учебной конференции следователей в Прокуратуре СССР», М., 1937.
6 А. И. В и н б е р г. Криминалистическая экспертиза, письма, М., 1940.
7Е. Ф. Буринский, Судебная экспертиза документов, производство ее и пользование ею, СПб., 1903, с. 189.
8 Криминалистика, М., 1950, с. 193.
9 Г. Д. Маркова, Идентификационные признаки письма в советской криминалистической экспертизе, автореф. канд. дисс., Харьков, 1956, с. 7.
10 Там же.
11 Там же, с. 9.
12 А. И. Винберг, Криминалистическая экспертиза в современном уголовном процессе, М., 1956.
13 Б. М. К о м а р и н е ц, Сборник работ по криминалистике, М., 1957.
14 Там же, с. 73.
15 Л. Е. Ароцкер, В. К. Воинов, Об использовании лингвистической статистики для установления авторства анонимного текста,— «Криминалистика и судебная экспертиза», вып. 3, Киев, 1966.
16 См., например: Криминалистическое исследование рукописей, выполненных на некоторых языках народов СССР, М., 1973.
Глава 3. ПРОБЛЕМА МИНИМИЗАЦИИ ТЕКСТА
В настоящее время в экспертизе авторства текстов используются в основном методы анализа формальные характеристик письменной речи. Эти характеристики представляют собой показатели частоты встречаемости тех или иных единиц речи в исследуемом тексте. Лингвистическая природа, количество и уровень организации формальных характеристик могут быть самыми различными. К их числу относятся, например: характеристики лексического богатства текстов, выражающиеся через показатели отношений различных слов ко всем славам данного текста; относительная распространенность различных частей речи в данном тексте; средняя длина предложений и пр.
Что же касается количества используемых при атрибуции формальных характеристик, то и здесь диапазон достаточно широкий. Так, харьковские исследователи выделяют до 63-х формальных характеристик: от сравнительно простых (относительное число знаменательных слов в тексте) до достаточно сложных (частотность определенных грамматических конструкций в тексте)1.
Теоретическим основанием для использования формальных характеристик в целях атрибуции является стохастическая (вероятностная) модель порождения речевого высказывания. Как следствие подобного рассмотрения процессов речепорождения возникает вопрос минимизации атрибутируемого текста. Действительно, с возрастанием объема (длины) текста частота того или иного речевого элемента стабилизируется. И тогда те частотные показатели, которые характеризуют организацию речевых элементов у данного индивида, в конечном счете могут быть выявлены. (Примером тому служат вычисленные показатели лексического богатства, например, языка А. С. Пушкина.)
Иными словами, принцип индивидуализации речевого опыта, речевого общения позволяет предположить, что указанные показатели будут сугубо индивидуальны и могут служить в качестве идентификационных признаков. Но это справедливо лишь при условии достаточного по объему текста данного автора. Но какова «достаточность» объема речевого массива для вывода о возможном авторстве, пока неясно. Это осложняется тем обстоятельством, что различные исследователи используют совершенно различные характеристики при анализе письменной речи.
Характерно, что вопрос о минимальном объеме атрибутируемого текста ставился еще в начале текущего столетия отечественными исследователями2. Используя сравнительно немного формальных характеристик, А. А. Марков, Н. А. Морозов пришли к выводу, что объем исследуемого теиста должен быть порядка нескольких тысяч слов. Исследования последнего времени, где используется современный математический аппарат, показали, что минимальный объем текста при атрибуции должен быть не менее пяти тысяч слов3.
Но эксперты-криминалисты при проведении экспертиз по атрибуции текста практически никогда не располагают текстами такого объема. При анализе текстов меньших по объему (порядка нескольких сот слов), как показали последние исследования4, формальные характеристики непригодны, поскольку они очень изменчивы. Однако уже появилась возможность преодолеть и эти трудности. Эта возможность основана на использовании принципов, имеющих психологический и психолингвистический характер.
Установлено, что при условии нормального развития речевого навыка человек, как правило, адекватно воспринимает речевую информацию даже в случае ее частичного искажения или неполного представления. Например, в условиях сравнительно плохой слышимости часть сообщения может быть не воспринята, однако смысл его все же осознается. Эти и другие наблюдения дают основания считать, что известное в психологии явление «константности восприятия» (исследованное главным образом в сфере зрительного восприятия) имеет место и в сфере речевой деятельности. На это указывают, в частности, результаты исследований частотных измерений элементов речи. Так, например, показано, что субъективная оценка частоты встречаемости тех или иных слов при определенных условиях эксперимента хорошо согласуется с объективной частотой распространенности этих слов, полученной из частотных словарей5.
Выводы, следующие из предположения о константности восприятия речевой информации, весьма перспективны для обсуждаемой проблемы. Речь идет о возможности разработки метода атрибуции на основе не самих формальных характеристик письменной речи, а на основе их субъективных образов, которые менее изменчивы. Психолингвистические и математико-статистические процедуры к настоящему времени достаточно разработаны, для того чтобы осуществить эту попытку. Получены определенные результаты в исследованиях по атрибуции с применением методов анализа психологических образований в процессе восприятия речевой информации. Эти вопросы интенсивно и детально разрабатываются как у нас, так и за рубежом. У нас предпринято исследование по атрибуции опорных текстов М. Е. Салтыкова-Щедрина. Положительные результаты получены и в зарубежных исследованиях 6. Все это дает основания оптимистически оценивать возможность применения подобных методов в автороведческих экспертизах.
 
________________________________________
1 С. М. В у л. Об использовании признаков письменной речи в криминалистической экспертизе письма, автореф. канд. дисс., Харьков, 1975.
2 Н. А. Морозов, Лингвистические спектры,—«Известия отделения русского языка и словесности», т. 20, кн. 4, 1915; А. А. Марков. Пример статистических исследований над текстом «Евгения Онегина», иллюстрирующих связь испытаний в цепь,— «Известия Императорской Академии наук», серия 6, 1913, т. 7, № 3.
3 Е. В о р о и ч а к, Методы вычисления показателей лексического богатства текстов,— «Семиотика и искусствометрия», сборник переводов, М., 1972.
4 В. И. Б а т о в, Ю. А. Сорокин, Атрибуция текста на основе объективных характеристик (итоги эксперимента),—«Известия АН СССР», серия литературы и языка, 1975, т. 34.
5 Р. М. Ф р у м к и н а, Вероятность элементов текста и речевое поведение, М., 1971.
6 Д. Б. К э р о л л, Факторный анализ стилевых характеристик прозы,— «Семиотика и искусствометрия», сборник переводов, М, 1972.
Глава 4. О ЛОЖНЫХ ПОКАЗАНИЯХ
Исследования речи в судебно-психологических и криминалистических целях имеют еще одно направление, а именно: исследование речи в целях верификации сообщений, исходящих как от обвиняемого (или подозреваемого), так и от свидетелей. Это направление включает два аспекта: 1) исследование собственно речевых высказываний (в там числе и паралингвистический подход); 2) анализ сопровождающих речевое высказывание физиологических сдвигов в организме говорящего.
В настоящее время интерес к этому направлению в значительной мере истощился, тогда как в начале текущего столетия (20—30-е годы) указанная проблема вызывала повышенный интерес исследователей самых различных областей, так или иначе имеющих отношение к судопроизводству. В 1929 г. появилась в переводе книга О. Липпманна и Л. Адама 1, которую можно рассматривать как обзор результатов исследований в этом направлении Книга состоит из двух независимых, но дополняющих друг друга частей: одна представляет собой исторический экскурс в проблему лжи в отношении к траву (чисто юридический аспект); вторая часть посвящена психологии лжи совместно с анализом психологии высказываний. Психологическая сущность лжи определяется авторами так: «А имеет по отношению к лицу Б переживание обманывания, когда он сознательно вызывает в Б убеждение в наличии определенного круга фактов, отличающихся от того круга фактов, который он сам считает истинным; если он далее чувствует себя обычно связанным с Б известной общностью; и когда он осознает, что эта общность благодаря лжи хотя бы временно разрывается»2.
Авторы считают существенным вопрос «о влиянии лжи на самого лжеца», когда «преодоление значительных тормозов, с которыми связан процесс лжи, создает в известном смысле „раздвоение личности", нарушения внутренней гармонии,— словом то, что на обывательском языке обозначают „нечистой совестью"»3 Последнее замечание и есть намек на возможный дифференцированный подход в исследовании лжи.
Первый аспект в изучении лжи — исследование свидетельских показаний — освещен в очень большом числе работ как отечественных, так и зарубежных авторов. К этому же вопросу обращался и известный русский юрист А. Ф. Кони4. Начало этому положили известные психологические эксперименты Д. Бине и В. Штерна5. Суть подхода состояла в выделении типичных трансформаций свидетельских показаний (грамматических, лексических, стилистических) в разных стадиях изменения содержания показаний, которые (стадии) определялись условиями эксперимента. По мысли экспериментаторов, результаты подобного анализа показаний могли служить базой для разработки некоторых рекомендаций для практических работников (но более всего в экспертных целях) при оценке свидетельских показаний с целью выделения из них ложных.
Общеизвестным является тот факт, что главной — и конечной — задачей следствия является установление объективной истины. При этом достижение истины может