Наличие такой «отстраненной» лексики в ответах испытуемых демонстрирует, что в процессе осмысления текста и в результате его понимания осуществляется своего рода перевод с естественного языка на некоторый метаязык. Но это не «пословный перевод», поскольку соотнесенность между языковыми единицами текста и единицами метаязыка не является простой и однозначной. Рассмотрим на конкретных примерах, что она собой представляет. Для этого будем «проецировать» на исходный текст концепты, содержащиеся в ответах испытуемых, и определять те элементы текста, которые явились причиной их актуализации. При этом будем использовать наименование тем, считая их инвариантом относящихся к ней конкретных концептов, являющихся в рамках этой темы синонимичными.

Категория «История» проецируется на текст через такие слова, как «древняя», «древнегреческие», «древние», содержащиеся в разных предложениях (в 1 -м, 4-м и 7-м). В семантике всех этих слов содержится компонент «прошлое», который одновременно содержится и в понятии «история». Именно общность данного компонента для всех этих слов и позволяет совершить переход к концепту, который как бы стягивает различные точки текста в одну и осуществляет не только обобщение, но и свертывание через это обобщение.

Категории «география» в тексте соответствуют слова «с территорией», «в несколько тысяч квадратных километров», «средняя часть современной Греции», «южная часть современной Греции», «берег Эгейского моря», «гористая страна», «прибрежные долины» и др. В отличие от предшествующего случая, здесь соотнесенность концепта с конкретными языковыми средствами является более сложной. Во-первых, потому, что концепт соотносится не с отдельными словами, а с определенными языковыми выражениями. Во-вторых, потому, что оба эти плана соотносится друг с другом не по одному компоненту, а по нескольким. Несомненно, центральным здесь является компонент «поверхность», содержащийся в дефиниции понятия «география» непосредственно [Ожегов, Шведова 1999], или опосредованно через другое понятие «оболочка Земли» [БЭС, 1335]. В тексте содержится слово «территория», в определении которого также фигурирует компонент «поверхность», что свидетельствует об его соотнесенности с понятием «география». В таких выражениях, как «южная часть», «северная часть», «берег Эгейского моря» компонент «поверхность» непосредственно не выражен, но по сути — это конкретные части поверхности (или территории), обозначающие место нахождения Древней Греции. «Гористая страна» — это качественная характеристика территории, «почва» — это тоже поверхность, рассматриваемая с точки зрения ее плодородия.

Таким образом, здесь принцип соотнесенности остается прежним, но сама эта соотнесенность осуществляется не только непосредственно через один общий компонент, но и более опосредованно через промежуточные компоненты.

Еще более опосредованной является соотнесенность с текстовыми единицами такого, например, концепта, как «климатические условия». К нему, возможно, относятся такие выражения, как: «гористая страна», «прибрежные долины», «удобные для земледелия долины», «отрезанные друг от друга горами». Сами по себе эти выражения непосредственно не содержат каких-либо четких указаний на соотнесенность их с понятием «климат», в основе которого лежит компонент «погода в какой-либо местности». Но здесь существенную роль играет знание о том, что высоко в горах лежит снег, поэтому там холодно, в долинах, особенно приморских, наоборот тепло и др. Таким образом, соотнесенность в последнем случае осуществляется довольно сложным опосредованным способом с привлечением фонового знания.

Еще большей опосредованностью характеризуется соотнесенность концептов, примененных испытуемыми в качестве носителей смысла, с языковыми средствами текста № 2, являющимся художественным текстом. Это пример дальнейшего осмысления, дальнейших «наслоений», интерпретаций, в отличие от предшествующего текста, который, несмотря на свою принадлежность к учебно-популярному жанру, несет в себе черты научности.

Здесь наблюдается та же тенденция к «стяжению» содержания за счет использования испытуемыми в своих ответах лексических средств, являющихся более общими и отвлеченными, чем соответствующие выражения в исходном тексте. Они, как уже отмечалось, представляют собой концепты. Разные испытуемые используют различный набор таких концептов, хотя некоторые из них довольно часто повторяются. В связи с этим здесь можно выделить некоторое ядро и периферию, а также определенным образом сгруппировать их по темам или категориям.

Приведем полную номенклатуру таких категорий и концептов для текста №2 в систематизированном виде (см. табл. 5).

Теперь спроецируем этот список категорий и концептов на исходный текст и определим те его лексические единицы, которые предположительно могли быть актуализаторами языковых средств, используемых испытуемыми. При этом ограничимся рассмотрением лишь некоторых из приведенных выше концептов.

Таблица 5

Теперь спроецируем этот список категорий и концептов на исходный текст и определим те его лексические единицы, которые предположительно могли быть актуализаторами языковых средств, используемых испытуемыми. При этом ограничимся рассмотрением лишь некоторых из приведенных выше концептов.

Возьмем тематическую группу «Внутреннее состояние». Она включает в себя семь компонентов, среди которых пять единиц являются практически полными синонимами (чувства, переживания, ощущения, впечатления), поскольку все они встречаются в качестве компонентов в дефинициях друг друга. В обобщенном виде они могут быть представлены категорией «Внутреннее состояние». Два остальных концепта (восприятие и раздумья пассажира) можно рассматривать в качестве квазисинонимов. В связи с этим вся эта тематическая группа представляет собой достаточно монолитное объединение, что дает основание проецировать ее на исходный текст как некоторое семантическое целое.

В качестве актуализаторов этого семантического целого в исходном тексте можно рассматривать следующие языковые средства.

«...казалось.. .будто он (туман) один и есть...»(5)

«...трудно было представить...» (5)

«...она (река) казалась ...бледным пятном...»(7)

«.. .было даже приятно...»(9)

«...осталось только ощущение...» (17)

«И казалось, что ... было осуждение...» (19)

«Казалось, он (туман) был недоволен...» (20)

«Сам он казался богом тишины...» (22)

«...я увидел...» (23)

«Я... радовался...» (33)

«...мне ... показалось...» (38)

«... не слышно было...» (40)

«Казалось,что ...»(41)

«... и теперь мне казалось, что...» (42)

«Я чувствовал, что ...» (44)

«... вздумал представить себе ...»(47)

«И мне стало казаться...»(48)

Как видно из приведенных выше языковых выражений, стимулами для реакций испытуемых в данном случае могут быть такие слова, как «слышать», «видеть», «радоваться», представленные в тексте единичными употреблениями. Но наиболее частым является слово, выражающее концепт «казаться». Поэтому именно это языковое выражение является здесь наиболее доминирующим. В связи с этим рассмотрим, что оно представляет собой на семантическом уровне.

В толковом словаре лексический вариант «кажущийся» определяется как «такой, который только представляется в воображении, нереальный» [Ожегов, Шведова 1999]. В свою очередь, компонент данной дефиниции «представление» определяется как » воспроизведение в сознании ранее пережитых восприятий». Другими словами, это— нечто воображаемое, т.е. воспроизводимое в сознании в отсутствие непосредственно наблюдаемого объекта. Это вполне согласуется с той ситуацией, которая имеет место в рассматриваемом художественном произведении. В нем речь идет о наблюдениях пассажира, смотрящего в окно вагона поезда, идущего ночью с большой скоростью. Но что реально можно видеть ночью в вагонное окно? Только нечто яркое, освещенное: удаляющийся большой город, огни встречного поезда, огни проносящихся мимо станций и т.п. Но многое можно угадывать на основании каких-то косвенных данных: например, по грохоту колес о том, что поезд проезжает по мосту и т.п., можно догадываться о существовании полей, лесов, деревень, невидимых не только из-за темноты, но из-за густого тумана. Тем не менее — в тексте данный концепт как целое преимущественно связан с темой «Восприятие действительности», хотя и протекающего в специфических условиях. Имеющиеся в тексте другие стимулы в виде слов «видеть», «слышать» также могут служить дополнительным подтверждением данного вывода.

В ответах испытуемых, как уже было отмечено выше, доминирует набор синонимичных выражений, соответствующих наименованию «чувств», причем в другом «регистре», чем это представлено в тексте. Если в тексте — это в основном состояния, связанные с представлением, т.е. с чем-то рациональным, то у испытуемых — это нечто, ориентированное больше на эмоции, что можно интерпретировать именно как внутреннее состояние, как «чувства» в обыденном понимании. Это скорее не само восприятие, сколько эмоциональная реакция на воспринимаемую действительность.

Таким образом, можно считать, что в ответах испытуемых имеет место определенное «преломление» того, что дано в тексте, некоторый его семантический «сдвиг». Такое «преломление» в восприятии языковых средств текста происходит, возможно, потому, что испытуемые в неявном виде учитывают более широкий контекст, например, относящийся к тематической группе «Враждебность», или

«Грозная техника», где ярко выражена оценочная деятельность субъекта по отношению к городу, поезду, вагонам, тому, что он слышит, видит, представляет. Такого рода оценки, содержащиеся в тексте, характеризуют, если не прямо, то косвенно, определенное эмоциональное состояние героя, что и приводит к отмеченному выше семантическому «сдвигу».

Рассмотрим концепт «враждебность», спроецировав его на исходный текст.

В тексте ему могут соответствовать следующие выражения. «... могучего железного города...» (3) «...резком и сухом грохоте ... было самодовольство...» (3 ) «.. .злобно прорезывал наш дерзкий поезд...» (6) «...в могучих вздохах ... была злоба...» (9) «Они (вагоны) сильны и жестоки...» (11) «...постукивание сделалось ... общим гвалтом» (13) «И в этой их сумасшедшей скачке было что-то животное, какое-то зверское бахвальство могуществом и силой» (15) «...что мы — грубые, хищные...» (20) «.. .в них была вражда ...двух сильных зверей...» (26) Как можно видеть, соотнесенность здесь существует не на уровне слов, а целых выражений, где существенную роль играют определения к предметам, а не сами предметы. Идея враждебности выражается аксиологически через определения: город — железный (здесь важна сама сочетаемость, поскольку по отдельности эти слова нейтральны, а в сочетании передают идею дискомфорта, поскольку железная среда обитания не может быть приятна человеку); поезд — злобный, во встречных поездах — вражда двух сильных зверей; вагоны — жестоки, мы — грубые, хищные и т.д. Все эти оценки свидетельствуют об определенном «настрое» героя, которое можно охарактеризовать как повышенная возбужденность и напряжение... Несомненно, что все это неявно учитывается испытуемыми и приводит к определенной интерференции данного концепта с концептом «внутреннее состояние».

В то же время этот концепт сам испытывает влияние других стимулов, содержащихся в тексте. Здесь так же, как и в предыдущем случае, у испытуемых происходит «приращение» качества, расширение идеи враждебности за счет того, что явно или неявно ими учитывается противопоставление грубой стихии мчащегося по рельсам поезда неподвижному мягкому серому туману, и вообще, всей окружающей действительности, неподвижной, успокаивающей и потому дружественной человеку.

В результате оказывается, что в качестве актуализаторов «отстраненной» лексики в ответах испытуемых в тексте могут выступать не какие-то конкретные слова непосредственно, а их совокупности вплоть до широкого контекста, где находят выражения соотношения, не имеющие прямого и непосредственного выражения в тексте. Более того, иногда именно такого рода соотношения осознаются испытуемыми как наиболее главные, существенные, содержащие в себе понимание «сути дела», о котором говорится в тексте. Для иллюстрации последнего положения вновь обратимся к тексту № 1 и рассмотрим его структуру.

В структурном отношении данный текст состоит из 5-ти относительно самостоятельных разделов, в основном совпадающих с членением текста на абзацы. В первых трех абзацах излагается объективная информация о государственном устройстве Древней Греции, о ее местоположении, плодородии и т.п., а в 4-м и частично в 5-м — о восприятии своей страны древним греком. Тем самым текст делится по содержанию на две части. Несмотря на то, что эти части имеют формальный признак связности (лексический повтор слова «государство»), в содержательном плане они являются достаточно самостоятельными, так как отражают различные аспекты описания Древней Греции как государства. Между тем и в первой части, и во второй отчетливо выделяется подтема «малый размер» (полиса-государства). Если в первом случае эта идея выражается явно через такие слова, как «самостоятельные», «крошечные», то во второй — более опосредованно — через образ площади, на которой может собраться все население такого государства, через образ воина, который пересек всю страну, чтобы сообщить о победе. И совсем имплицитной является зависимость между географическими условиями и представлением древних греков о своем отечестве.

Между тем испытуемые именно идею «малого размера» и ее влияние на ментальность древних греков воспринимают как центральную, а указанное отношение интерпретируют как причинно-следственную связь и выражают все это эксплицитно в своих ответах. Приведем в качестве примера етвет испытуемого З.А., где данная закономерность представлена наиболее ярко.

На примере Древней Греции автор «иллюстрирует» известную идею о том, что физико-географическое положение страны определяет психологию ее жителей, в том числе понятие отечества. Небольшие размеры городов-государств Д. Гр. способствовали тому, что это понятие наполнялось конкретным живым содержанием, становилось

«физическим», а не абстрактным. Этому способствовала и их государственная система, базирующаяся на народном собрании, как высшем органе власти.

Такая экспликация испытуемыми неявно заданных причинно-следственных отношений при восприятии ими исходного текста является еще одной закономерностью, характеризующей процесс его осмысления, при этом — одной из основных.

Приведенные нами данные не исчерпывают всех полученных в эксперименте результатов, но они позволяют подвести итоги и сделать некоторые предварительные выводы.

По итогам количественного анализа выводы могут быть следующими:

Каждый текст, независимо от его вида, обладает одновременно и содержанием, и смыслом, которые как явления различны.

И содержание, и смысл являются результатом понимания. Но в основе их формирования лежат различные речемыслительные механизмы. Содержание формируется как ментальное образование, моделирующее тот фрагмент действительности, о котором говорится в тексте, а смысл — как отношение к этой действительности.

Содержание базируется на денотативных (референтных) структурах, отражающих объективное «положение дел» в мире. Смысл же базируется в определенной степени на уяснении «сути дела», запрограммированной автором в замысле и реализованной определенными средствами в самом тексте.

Соотношение содержания и смысла может быть различным в зависимости от вида текста, к которому он принадлежит. В одних случаях расхождения между смыслом и содержанием может быть настолько незначительным, что они практически совпадают. В других же случаях это расхождение может быть достаточно большим. При этом в одних случаях может доминировать смысл, вследствие чего содержание играет подчиненную роль. В других же — наоборот, содержание, которое формируется на основе смысла и как бы «растворяет» его в себе. Такое содержание может иметь дальнейшее осмысление, которое, однако, нельзя рассматривать как результат непосредственного воздействия данного текста.

Можно предположить, что минимальное расхождение содержания и смысла характерно для текстов научной, технической тематики, для так называемой «деловой прозы», где смысл как бы «растворяется» в содержании, а максимальное — для художественных текстов.

Известно, что предметом текста, относящегося к научной, технической и др. подобной тематике, является объективная действительность, где автор не только стремится, но и обязан как можно более точно описать тот или иной предмет, используя соответствующие языковые средства. Другими словами, его замысел не выходит далеко за рамки описываемого предмета, определенного фрагмента действительности. Поэтому и при восприятии такого текста его денотативная (содержательная) и смысловая организация как бы совпадают, накладываясь друг на друга.

В художественном произведении автор решает, как правило, другие задачи, связанные преимущественно с постижением «смысла жизни», смысла бытия. При этом изображение реальной действительности обязательно присутствует. Но это изображение является здесь лишь фоном, на котором при восприятии проступает тот или иной «рисунок» авторского замысла, его неявно выраженной мысли, решаемой автором «сверхзадачи». Здесь, по выражению Л.Н. Синельниковой, «сквозь "этот" мир просвечивает мир "иной", вследствие чего совершается переход от "физики мира к выражению ментальных состояний"» [Синельникова 1984]. Поэтому расхождение здесь между денотативной (содержательной) и смысловой составляющей проекции текста в сознании реципиента может быть значительным.

Эти ментальные образования различны и по способу своего проецирования на сферу сознания. Можно условно считать, что если содержание — это проекция текста на сознание, то смысл — это как бы обратная проекция сознания на текст. При этом не обязательно, что эти два способа проецирования разделены по времени в процессе восприятия текста, хотя можно допустить в определенных случаях и такую разделенность. Несмотря на то, что они взаимосвязаны и переплетены друг с другом, сами эти проекции имеют различный способ представления.

С точки зрения качественного анализа полученных в эксперименте данных нам представляются важными следующие положения.

Наиболее общей закономерностью, характеризующей процесс восприятия текста в условиях данного эксперимента, является то, что испытуемые осуществляют его свертывание. При этом размер полученных испытуемыми сверток практически не зависит от величины исходного текста.

Свертывание осуществляется как при решении задачи «на содержание», так и задачи «на смысл». Общим приемом, с помощью которого осуществляется здесь свертывание, является замещение или транспозиция.

Транспозиция — это один из основных приемов, который используется испытуемыми при свертывании воспринимаемого текста, а, следовательно, и при его осмыслении. Здесь имеет место своего рода «стяжение» содержания за счет установления отношения между некоторым выражающим это содержание фрагментом текста, величина которого может колебаться в достаточно широких пределах, и поставленной ему в соответствие некоторой другой единицы, значительно меньшей в количественном отношении, но способной замещать это содержание на другом уровне репрезентации.

Установленная между этими уровнями репрезентации субъективная связь конвенционального характера базируется на отношении функциональной значимости. Оно возникает в результате соотнесения воспринимаемой информации со смысловой сферой личности и оценки этой информации с точки зрения ее места и роли в этой смысловой сфере. Вследствие этого замещающий элемент образовавшейся конвенциональной пары приобретает статус выделенное™, особой значимости, определенной ценности. Это превращает такой элемент в доминанту, т.е. точку, выступающую из общего фона, образуемого линейной последовательностью текстовых единиц.

Есть основания считать, что доминантность, возникающая на основе транспозиции в процессе восприятия текста, представляет собой один из наиболее общих и существенных принципов, на основе которого возникает и функционирует смысл.

То, что здесь имеет место соотнесенность единиц одного уровня (доминанты) с единицами другого уровня (текстовые единицы), позволяет считать, что здесь отношение координации превращается в отношение субординации, т.е. между этими уровнями репрезентации по сути устанавливается отношение иерархии.

Если это так, то в качестве одного из возможных механизмов смыслообразования можно рассматривать такое ментальное устройство, которое преобразует линейную последовательность каких-либо единиц в иерархическую структуру. Метафорически можно сказать, что здесь имеет место превращение алгебры изложения содержания (как совокупности линейных преобразований) в геометрию представления этого содержания в ментальном пространстве сознания.

Отсюда возможен и другой вывод, касающийся смысловой структуры текста и структуры его содержания. Результаты проведенного нами эксперимента и их интерпретация дают основание считать, что текст сам по себе не имеет смысловой структуры. Смысловая структура является принадлежностью не текста, а смысловой сферы личности, воспринимающей и осмысливающей текст. Об этом могут свидетельствовать и другие данные, приводимые в работах философского и психологического плана, например, [Васильев 1988; Леонтьев 2000 и др.]. Принадлежностью текста является структура содержания, понимаемая как такое образование, которое формируется в сознании под непосредственным воздействием всей совокупности языковых средств, составляющих этот текст, и которое базируется на координатах объективной действительности, отражаемых сознанием и позволяющим ориентироваться личности в этой действительности. Несмотря на разнонаправленность процессов формирования этих структур (вследствие различных истоков), они взаимообусловлены, поскольку участвуют в становлении друг друга. Это выражается в том, что при их формировании осуществляется попеременная опора: смысловая структура опирается на структуру содержания, и наоборот, структура содержания при своем формировании опирается на смысл. В конечном итоге они могут совпадать между собой или существовать достаточно автономно. В последнем случае между смысловой структурой и структурой содержания также устанавливается отношение функциональной значимости. Оно может со временем ослабевать и исчезать вовсе без соответствующего подкрепления, вследствие чего смысловая структура конкретного текста как бы растворяется в смысловой структуре личности и перестает существовать как самостоятельное дискретное образование. Этим, возможно, и объясняется «ускользающая сущность» смысла.

Отсюда вытекает вывод, который может представлять интерес для прикладной лингвистики в плане моделирования процесса понимания. Он заключается в том, что если исходить только из данных, содержащихся непосредственно в тексте, то объектом моделирования может быть только лишь структура его содержания. Но и она в полном объеме и достаточно-адекватно не может быть формализована без обращения к средствам, являющимся внешними по отношению к тексту. Одним из таких наиболее существенных средств является смысловая структура. Но ее формализация предполагает обращение не столько к тексту, сколько к смысловой структуре личности, где существенную роль играют единицы иного плана.

Литература

Большой энциклопедический словарь. М, 1980.

Васильев С.А. Синтез смысла при создании и понимании текста. Киев, 1988.

Гусев С.С., Тульчинский Г.Л. Проблема понимания в философии. М., 1985.

Леонтьев Д.А. Психология смысла. М, 2000.

Леонтьева Н.Н. К теории автоматического понимания естественных текстов. М: МГУ. 2000.

Новиков А.И. Семантика текста и ее формализация. М., 1983.

Ожегов С.И. Толковый словарь русского языка. М., 1987.

Ожегов С. И, Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка (Электронная версия — CD). M., 1999.

Перцова Н.Н. О системах понимания текста на ЕЯ. Препринт ВЦ СО АН СССР. Вып. 231. Новосибирск, 1980.

Рафикова Н.В. Психолингвистическое исследование процессов понимания текста. Тверь, 1999.