Представляется, что эмпирический материал и его анализ могут внести определенный вклад (и коррективы) в теоретические проблемы этнокультурной ассимиляции больших масс переселенцев, включающихся в новую для них государственную сообщность. Речь идет приблизительно об 1 млн. этнических немцев, переселившихся в 70–90 годы (включая 1996) из СССР (позднее — из СНГ) в ФРГ.
Предысторию возникшей ситуации можно условно свести к трем моментам:
1. Иммиграция этнических немцев в Россию в XVIII–XIX вв. и их более или менее компактное расселение на территории бывшей Российской империи, к концу 1980-х годов общее число этнических немцев, идентифицирующих себя в этом качестве, достигло около 1 млн. 400 тыс. человек;
2. Насильственная (в 1941 г.) депортация немецкого населения б.СССР из европейской части прежнего заселения в Сибирь, Казахстан и Среднюю Азию;
3. Добровольная эмиграция немецкого населения СССР (СНГ) в ФРГ, начавшаяся в основном, в начале 70-х годов (группы по 10–100 чел.) и принявшая массовый характер (иммиграционные квоты, определенные властями ФРГ, равнялись 11 тыс. лиц в месяц) 80–90 годах.
Политические предпосылки массовой миграции немцев определялись ранее и определяются в настоящем, во-первых, международным правом на воссоединение семей и на выбор страны проживания, — с одной стороны, и статьями конституции ФРГ о праве любого немца на поселение в ФРГ в качестве полноправного гражданина — с другой.
В качестве морального стимула-мотива эмиграции в ФРГ выступала эмоционально насыщенная пропаганда перспективы воссоединения с "исторической родиной", "общностью культурных корней", "вхождением в европейское цивилизованное сообщество".
Материальным стимулом-мотивом эмиграции в ФРГ являлся (и является) факт несомненного опережения обществом ФРГ потребительского уровня населения СССР (СНГ).
Следует отметить ряд фактов, имеющих весьма важное значение для понимания нынешних проблем немцев-переселенцев и коренного населения ФРГ. Факт первый заключается в том, что ни власти, ни население ФРГ не оказались подготовленными к приему и полноценному устройству реальной массы новых граждан после того, как весьма успешно — для обеих сторон — осуществился прием первых нескольких сотен и, возможно, первых тысяч переселенцев.
2-й факт — это неподготовленность самих мигрантов к преодолению многочисленных и разнообразных — с обеих сторон — трудностей этнокультурной ассимиляции. Можно с уверенностью утверждать, что ни та, ни другая сторона не осознавали в достаточной мере самой неизбежности комплекса трудностей. Переселенцы ориентировались на иллюзорное представление о собственных будущих условиях жизни, неправомерно экстраполируя успехи мигрантов 1-й волны на свои будущие достижения. Кстати, положительный опыт 1-й волны заслонял мигрантам реальный же отрицательный опыт, с которым (в усугубленном его варианте) пришлось столкнуться позднее.
3-й факт — это упрощенное представление (сконструированное совместными усилиями "прибывающих" и "принимающих") относительно главных направлений двусторонних усилий, методов и способов действий, выбора средств (даже вплоть до выбора и отчетливой формулировки целей) и реальных сроков достижения результатов, т.е. этнокультурной ассимиляции.
4-й факт — это возникшее в конце 80-х годов сильное движение "Возрождение" ("Wiedergeburt") за восстановление немецкой автономии в рамках существовавшей в течение 20 лет (1922–41) Республики немцев Поволжья. Власти ФРГ, лишенные помощи компетентной экспертизы, переоценили (как вначале и сами немцы СНГ) возможности "Возрождения", полагая что проблема массовой иммиграции снимается, так как этнические немцы СНГ сами решат вопросы собственного самоуправления и культурного возрождения. Подобно тому, как "Возрождение" не смогло разработать поэтапную конкретную программу собственных действий, в ФРГ не оказалось и собственной программы ассимиляции немцев из СНГ.
"Стартовое" состояние немцев СНГ
Период русификации, начавшийся особенно интенсивно с последней трети 19 века (когда этнические немцы были лишены ряда привилегий, данных по указу Екатерины Второй) продолжался безостановочно, охватывая все в большей степени немцев-горожан, живущих непосредственно в русско-язычной и русско-культурной среде. Военная и чиновная карьера, высшее образование и выдвижение на научном поприще — все это было возможно лишь после смены католической или лютеранской конфессии на православие и, разумеется, предполагало хорошее (в частности, безакцентное) владение русским языком, приобщение к русской культуре в целом. Поэтому ассимилированный этнический немец сохранял по большей части лишь фамилию предков. Таких "немцев по фамилии" в России по примерным оценкам было около 15 процентов от общего числа этнонемцев. Созданная в Поволжье по декрету советской власти автономная Республика за 20 лет своего существования превратила не менее 90% своего населения в атеистов, в значительной мере "советизировала" его быт. Исключение составило население немцев-меннонитов в немногих местах компактного и изолированного проживания.
За почти двухсотлетнюю историю своего бытия в инокультурной среде язык немцев, представлявший с самого начала конгломерат диалектов и говоров, естественно, не пошел по пути, которым шел немецкий язык в Германии. Объединяющий всех немцев общенемецкий язык конфессий в условиях советизации был разрушен, диалекты пополняли свои лексические составы за счет русской бытовой технической и общественно-политической лексики. В значительной мере русифицировалась фонетика, особенно с введением всеобщего обязательного школьного образования: учителя немецкого происхождения, обучавшиеся в русскоязычных вузах, не могли эффективно — без немецких учебников и словарей — обучать школьников-немцев всем предметам цикла на немецком языке. Не касаясь содержательной стороны школьного обучения, надо констатировать безусловную ущербность языка обучения в школах автономной республики, который тем не менее официально назывался "родным (немецким) языком". Таким он, собственно, и остался в сознании этнических немцев СНГ, успевших получить семилетнее или среднее образование в немецких школах автономной Республики и некоторых других районах будущего СНГ (Украина, Ленинград, Алтай и др.). Таким же был язык обучения и в трех "немецких" вузах Республики в 30-х годах. Как ни странно, миф о "полноценном (родном) немецком языке", утвердившийся в сознании этнонемцев в СНГ, был некритически воспринят и теми в ФРГ, кто прогнозировал возвращение "на историческую родину", и быстрые всеобъемлющие результаты ассимиляции.
Однако после депортации и длительной жизни в условиях "спецпереселения" молодое и среднее поколения этнонемцев уже полностью осознавало факт утраты немецкого языка (даже в том виде, в каком он функционировал в среде этнонемцев до депортации). Не было, однако же, понимания невероятной трудности возрождения языка в качестве родного даже в условиях жизни в ФРГ: не было понимания того, что родным языком этнонемцев немецкий язык давно не является, что требуется не "возрождение", а овладение вторым (немецким) языком. Такого понимания нет до сих пор — ни в служебных инстанциях, пытающихся "возродить", ни в обучающих учреждениях (курсы немецкого языка — 6 или 4 месяца обучения) ФРГ, тем более в России и других странах СНГ. Причина некомпетентности в непонимании того, что проблема требует научной экспертизы, власти же исходят из сумм (и сроков) финансирования языковых курсов, не умея оценить эффективность последних.
Все, что вопреки некомпетентности администраторов все же удалось установить: это — (помимо всего прочего) невладение немецким языком в 95 процентах случаях (ни в какой мере!).
Прежде чем перейти к тому, что имеется в виду как "все прочее" (помимо языка), уточним: "ни в какой мере" означает отсутствие сколько-нибудь удовлетворительной возможности успешно коммуницировать в немецкоязычной среде. Знание отдельных слов и выражений, осмысленно произносимых в тех или иных конкретных ситуациях, может, разумеется, помочь как-то объясниться. Но подобные ("одноразовые") успехи совершенно недостаточны — ни с точки зрения "прибывающих", ни с точки зрения "принимающих", тем более, что коммуникация требует безошибочного (и автоматизированного) ориентирования членов данного социума в самом наборе этнокультурных ситуаций вместе с соответствующими этим ситуациям предметами ("вещами") и самыми различными отношениями между членами микро- и макросоциума, с общими и частными системами и подсистемами ценностей, норм поведения и пр., о чем ниже. Пока же мы, обозначив всю совокупность признаков, составляющих понятие "носитель данной культуры", через С, квалифицируем стартовое состояние этнонемцев-переселенцев как "нулевое", исключая, конечно, из С те признаки, которые являются общими как для будущих ассимилирующих, так и для ассимилируемых.
Заметим, однако, тут же, что только сам опыт ассимиляции в состоянии отграничить сферу "общего", уже приобретенного и утвердившегося в стереотипах поведения, сознания и подсознания от сферы "специфического нового", подлежащего усвоению: обе сферы буквально во всех своих составляющих совпадают лишь частично, а за пределами совпадений остаются длинные ряды несовпадений разных степеней значимости.
В примененных нами письменных и устных анкетах для "принимаемых" один из содержавшихся в них пунктах предлагал инициативно — по выбору респондентов — зафиксировать то "специфически новое", что запомнилось ("бросилось в глаза") с первых дней и недель пребывания в ФРГ. Учтем при этом, что первые месяцы переселенцы проводят в специальных лагерях в ожидании будущего места жительства и работы. Опрос проводился уже после "лагерного периода", не касаясь последнего. Отдельно будут рассмотрены оценки переселенцами состояния их коммуникативных возможностей (речевых умений) в новой среде. Сейчас же ознакомимся с примерами описаний первых впечатлений, которые отражают, по мнению респондентов, существенно новое для них.
1. "Квартиры двухэтажные все. Бывает по две ванные, всегда два туалета. И дети в своей комнате спят, как в купе — койки сдвоенные".
2. "Мусор выносят не скопом все, а разное — отдельно".
3. "Дороги прекрасные везде — хоть для пешеходов, хоть для машин, а для велосипедов — отдельные, бурого цвета. Носятся без звонков, даже страшновато".
4. "Военных совсем не видно нигде. Даже в больших городах".
5. "На светофор красный никто не идет, но если пошел, то машина тебя ждет".
6. "Мебель знакомая, хотя старой не видела, но стоит все не так, не как у нас. Диван, например, посредине, а не у стены".
7. "В кухне полно всякого, чего у нас и нету. Даже мелочи какие-то непонятные, для чего они. А из кухни, чтоб не ходить далеко в комнату по десять раз, устроено отверстие в стене: через него и передают или сами ставят на стол тарелки или еще что надо".
8. "В продуктовых магазинах очень всего много и очень разного всего: не знаешь, что выбрать — что и как его едят".
9. "В ихних кирхах не стоят, а сидят, когда молятся".
10. "При участке индивидуальном огородов нет. Одни цветы и разные украшения другие".
11. "Машин везде полно. У всех есть. С гаражами проблем нет — или при доме хороший капитальный гараж, или же общий, многоэтажный даже или подземный — во много ярусов".
12. "Куда ни приди — справки нужны разные, бланки всякие. Что и для чего — разобраться невозможно. Даже тем, кто язык знает".
13. "В любом месте — хоть на почте, хоть в школе — без компьютера ни шагу не сделать".
14. "Я бы и с языком ничего не поняла бы — все спрашивала бы, что для чего когда и как".
15. "Гостей здесь зовут не в дом праздновать, а в кафе и там в ресторан. Места всегда есть. И — без хлопот. Но странно все-таки".
16. "Двери в трамвае или в автобусе открывать должен сам пассажир. Транспорт ходит точно, минуту в минуту. Но стоит совсем мало. Даже поезд больше трех минут не стоит. И залов ожидания нету".
17. "Просто так к соседу, знакомому или даже к родному человеку не иди. Сначала позвони по телефону и спроси, удобно ли мол зайти. Или на другой день уславливайся. Без телефона беда прямо. Он у всех и есть поэтому".
18. "Они часто не деньги плотят, а карточку суют. И на улице касса есть — деньги получать по той же карточке. Зачем — не понял еще".
19. "У них все говорят тихо и спокойно, не ругаются. Не напиваются. Песни поют хорошо, часто обнимаются и поют. Но дети творят что хотят. Их не шпыняют и не останавливают".
20. "Кино уж больно дорого стоит. И за музеи берут много марок".
21. "Воздух везде чистый. Зелени везде много. Белки ручные в парках к посетителям льнут, печенье или яблок просят".
22. "Почти месяц работаю на заводике у хозяина. А еще пока не видел, чтобы люди друг у друга деньги занимали, про зарплату спрашивали. Это у них не принято, как у нас например, было. Выпить на работе — невозможная вещь. Да и после получки никто не пойдет сразу. Только друзья самые доверенные. И то — не всегда — а редко".
23. "Я про ихние партии так ничего и не понял, ни в какую не записался, никто меня никуда не звал. А кто пятый год здесь живет, те только профсоюз знают и страховку соблюдают".
Вышеприведенные констатации и — частично — оценки принадлежат респондентам в возрастных интервалах 22–65. В интервале 12–16 лет респонденты отмечают сходные впечатления с взрослыми (например, в пунктах 1–3, 14, 19–21), а кроме того:

1. "Жвачку можно везде купить навалом. Монету сунешь в щелку и из автомата выскакивает. Можно и в магазине купить".
2. "В школе учителя совсем не кричат, из класса не выгоняют. Ребята сидят по одному. Учебники и тетради совсем другие. Русского не знает совсем никто. Бывает, что шумно, но не очень. А кто хочет ответить, тот палец подымает. Не руку, как у нас, а палец. Доски складные, вытирать их надо не тряпкой, а губкой такой".
3. "На уроках можно часто кино смотреть. И компьютеров полно. Для игры и для уроков. Я пока не научилась с ними".
4. "У них в домах всегда детская комната есть. Там полно игрушек разных. Фигурки такие — динозавры и мутанты называются. Их везде продают, так что ребята сто или даже больше штук имеют".
5. "В школе спортплощадки везде. И команды в форме в каждом классе. Игры — любые: баскетбол, футбол, гандбол. И бассейны есть для плавания. У нас такого не было".
6. "В школах у нас у всех надо ранцы носить или рюкзачки. Домой едут на велосипедах или в автобусах. Автобус разводит по всем поселкам, где школьники живут. Иногда прямо к дому подъезжают".
7. "В школах и в кирхах много поют. И рисование хорошо там сделано: краски разные и фломастеры, бумаги — сколько хочешь".
8. "Ребята и девчонки, если хотят, ходят на дискотеки танцевать. Одеваются не так как-то: дорогое и не новое, джинсы рваные или шорты. Курят девочки часто. И все пьют из банок — колу, фанту, тоник и прочее там. Домой можно приходить поздно, их не ругают матеря".
9. "Девчонки там не мажутся совсем. А волосы красят разными цветами. И у ребят часто "гребешки" специальные разного цвета. Когда они все носятся на роликах и на скейтах, то вначале даже испугаться можно. У нас в Караганде такого не было".
10. "Я слыхал, что можно в Германии купить пистолет. Не только газовый, но даже с пулями. Не поверил, а потом съездил в Ануфу (Ганновер) и увидел там магазин: пистолеты продают настоящие, но только взрослым по разрешению. И дорого очень – 300 марок и больше".
11. "У нас ни отец пока не работает, ни мама, ни дедушка. Живем на пособие. Хватает на все. Немецкому учат бесплатно. Но ходить на курсы надо обязательно. Там оценки за это ставят".
12. "В школе у нас "кол" был как самая плохая отметка, а здесь он — самая лучшая. Учиться, по-моему, здесь легче намного, чем там, у нас".
13. "Мама и папа говорят: еда здесь непривычная. И это правда. Первое у них здесь едят редко, а у нас было каждый день. Но бананы здесь и апельсины и что захочешь — в любое время".
14. "Билеты здесь на автобусы дорогие. И пробивать их надо у всех на виду (людей всегда мало, все сидят). Так что без билета не проедешь. Но школьники платят меньше".
15. "Я еще не научился так кушать — с ножиком и вилкой. А немецкие ребята все умеют. Когда в школьном кафе едим, они на меня смотрят, как я ем, и смеются, дразнят. Но драк я не видел".
16. "У них у всех там видики и компьютерные игры. Когда отец получит работу, он тоже мне купит, обещал".
17. "Друзей у меня здесь еще нету. Вместе ходим только с нашими немцами, а ихние с нами не дружат. Иногда даже смотрят с надсмешкой на нас, потому что мы не говорим, как они, хотя уже немного понятно бывает. Я не знаю, когда мы научимся всему".

Отметим важный, на наш взгляд, момент: в ответах как взрослых, так и юных респондентов в период опроса все еще нельзя говорить о "здешности" переселенцев: они еще четко различают "они" (немцы ФРГ) и "мы" (этнонемцы из СНГ), используя маркеры типа "у них", "ихние", "как у нас". По результатам нашего анализа в диахронии мы можем судить о степени стойкости такого рода различий (в речи). Приведем соответствующие данные в нижеследующей таблице 1.
Поскольку все без исключения респонденты связывают сроки и качество адаптации (ассимиляции) со сроками и качеством владения языком, перейдем к анализу уровня коммуникативных возможностей. В качестве идеального (высшего) был избран уровень, обнаруживаемый у естественных носителей

Сроки адаптации в новой среде

языка "коренной национальности" или таких лиц, относительно которых представитель среды согласен себя с ним идентифицировать ("по языку и всему остальному", конфессия и расовая принадлежность при этом не учитывается).
1. Полная коммуникативная и поведенческая состоятельность.
2. Немецкий язык как "язык снов" и эгоцентрической речи.
3. Немецкий язык как предпочтительное средство общения на всех уровнях (бывший первым язык прогрессивно вытесняется и субъективно оценивается как "недостаточный", "начинает забываться", "допускаются ошибки и немецкоязычные включения в речь"). Такой уровень обнаружен нами всего один раз (бывший российский немец, германист по профессии в России, в ФРГ на активной работе по специальности свыше 25 лет).
Во всех остальных случаях (т.е. в 199 случаях) ни один из трех пунктов не соответствует высшему уровню.
Высокий уровень было предложено устанавливать как в процессе общения с респондентом на немецком языке, с учетом мнения эксперта (представитель среды), так и по следующим тестам:
а) Сфера произношения: имитация предъявленной нормы в произношении изолированных звуков, звукосочетаний, слов, словосочетаний (синтагм), целостных высказываний разной длины. Спонтанная речь на произвольную тему (монолог и диалог);
б) Аудирование с близким к тексту пересказом;
в) Сфера лексики: ассоциативный эксперимент. Результаты сличаются с образцовыми результатами, полученными от коренных носителей языка (по типам ассоциаций), продолжение фразеологизмов при предъявленных их инициальных частей;
г) Сфера грамматики: трансформации образцов (временные формы, залоги, распространение и сокращения предложений), подстановки артиклей, исправление ошибок в чужой речи (на слух);
д) Темп и степень правильности чтения вслух. Темп усвоения читаемого ("про себя");
е) Орфография: диктант и исправление ошибок в предъявленных образцах;
ж) Функциональная грамотность: заполнение бланков, анкет с проверкой — устной и письменной — общепринятых канцелярских шаблонов.
Результаты тестирования с оценками по десятибалльной шкале

Таким образом, высокий уровень (9–7 баллов) показали — 8 (4%)
средний (коммуникативно–пригодный — 6–4 балла) — 48 (24%)
низкий (коммуникативно слабый — 3–2 балла) — 143 (72%)
Средний срок пребывания тестированных в ФРГ составлял 5 лет.
При тестировании (других испытуемых), пробывших 8–10 лет в ФРГ, мы получили существенно иные результаты при возрасте тестированных 15–30 лет. Здесь процент обнаруживших высокий уровень речевых возможностей повысился втрое (12%), а средний — почти втрое (69%), низкий же уровень показали только 19% переселенцев. Но этот уровень типичен фактически для почти всех лиц в возрасте свыше 50 лет (83% женщин и 94% мужчин). Характерно, что практически все лица этой категории считают, что достигли своего "пика развития речевых умений и навыков". Характерно также, что процентное соотношение уровней владения речью на немецком языке остается практически неизменным на протяжении многих лет. Это подтверждено, правда, на результатах тестирования небольшой группы переселенцев со стажем пребывания в ФРГ свыше 15–20 лет (всего опрошено 16 испытуемых). Несмотря на очевидное повышение речевых уровней никак нельзя утверждать, что при любых условиях овладение фактически вторым языком (немецким) этнонемцами в проанализированных (максимальных для нас) сроках происходит так результативно, как это ожидали и переселенцы, и принимающий их социум. Справедливости ради следует отметить, что разовые курсы немецкого языка для этнонемцев-переселенцев отнюдь не отличаются ни высоким профессионализмом обучающих, ни эффективностью применяемых методик обучения. Как уже говорилось, срок обучения определяется исключительно сроками финансирования курсов, а не дидактической необходимостью. Похоже, что основной принцип обучения основан на предположении, что обучаемый сам должен проявлять максимум активности и добиваться максимума успехов, и что жизненная необходимость всецело мотивирует деятельность обучаемых в процессе обучения, в этом процессе не предусмотрено фактически никаких элементов соревновательности, поощрения успехов или неодобрения их отсутствия. К тому же, как правило, обучающие не предъявляют обучаемым никаких (ни этапных, ни конечных) результатов-образцов, которые надо было бы неуклонно иметь в виду.
На нашем материале труднейшими для усвоения коммуникативными аспектами оказались, как и следовало ожидать: интонация и темп речи, лексическая сочетаемость и адекватное использование стилистических средств. Весьма трудны еще: принятое в ФРГ начертание букв и их соединений на письме и характер специфических невербальных компонентов коммуникации. Случаев преодоления этих (наиболее стойких) трудностей в полной мере в наших тестах нет. Практически это означает, что за 20 лет пребывания в новой среде переселенец еще не может рассчитывать на то, чтобы в речевой коммуникации он всегда мог бы доказать свою полную идентифицированность.
На наши вопросы о соответствии результатов адаптации начальным ожиданиям "прибывшие" и "принимающие" ответили следующим образом:

Можно сказать, видимо, что взаимные ожидания вызвали со временем безусловные разочарования. При этом мы пока не представляли результатов анализа по шкале "доволен/не доволен жизнью в ФРГ в целом" и "доволен/не доволен своим социальным статусом в новом обществе". До показа этих результатов кратко сообщим о парадоксальных фактах, касающихся коммуникативных состояний. Их всего три. Один касается небольшой группы этнонемцев из Узбекистана, которые (в числе трех собственно этнонемцев и девяти породненных с ними узбеков) поселились в одном из сельскохозяйственных (виноделие и огородничество) районов ФРГ и практически вовсе не пользуются немецким языком, прибегая за помощью к посредникам (русскоязычным этнонемцам по соседству). В семьях же единственный язык общения — узбекский.
Всего в 60 км от Кёльна живет группа этнонемцев, дети которых, общаясь в семьях и между собой только по-русски, общаются с немецкими соседскими детьми только на русском языке, которым в общих играх овладели дети коренных немцев. Подобные факты, конечно, единичны, но они заставляют внимательнее отнестись к фактору микросреды, к его роли в процессе адаптации. Одним из показателей того, чем объясняется столь частое отсутствие прогресса в овладении немецкоязычной речью переселенцами, является именно фактор русскоязычности коммуникации в среде. По нашим данным около 90% всех этнонемцев общаются дома и — очень часто — по соседству и вообще в свободное время именно на русском языке. Добавим к сказанному то существенное обстоятельство, что приехавшие в ФРГ этнонемцы в одних случаях остаются безработными в течение длительного времени (регулярно — не менее года, но нередко — и до 3-х лет). Это касается практически всех трудоспособных, вынужденных жить на пособие, почти всех в возрасте свыше 50 лет и примерно 70% всех женщин. В то же время дети школьного возраста и младшего послешкольного (18–21) около 50% суток проводят в активной немецкоязычной среде (школа, подсобная работа, клубы по интересам, занятия спортом). Отсюда и разительная дифференциация в степени владения немецкой речью в возрастных группах.

Проблема адаптации и социальные условия
При внимательном опросе выявляются существенные, предварительно не прогнозировавшиеся этнонемцами-переселенцами обстоятельства новой жизни, приведшие не просто к индивидуальным, но, можно сказать, к социальным состояниям фрустрации. Объективно решающий фактор психологического дискомфорта заключается в том, что прибывшие не могут реализовать себя в рамках прежнего статуса, ставшего привычным в СНГ. Это касается, во-первых, образовательного ценза и соответствующего ему положения на рабочем месте (в конечном счете — в социальной страте). Для коренного немца нет большой беды, если он, получив диплом после окончания университета, поработает несколько лет простым рабочим или служащим, продавцом или рядовым программистом-оператором. При этом он, как правило, сохраняет надежду на изменения к лучшему, материально он при этом не слишком ущемлен, а психологически лучше подготовлен к выполнению "не тех функций" еще с университетских своих времен, когда любая "подработка" была в порядке вещей, расценивалась как благо. Для прибывшего такое положение субъективно расценивается как неудача, тем более, что в среде прибывших распространено убеждение, что к ним в ФРГ относятся как ко "второсортным". Этот эпитет отнюдь не худший. Мы зафиксировали еще и: "как к туркам", "хуже, чем к туркам", "не то что греки, которые пооткрывали рестораны", "как к русским чужакам" и т.п.

Как видим, позитивная оценка настоящего положения прибывших в ФРГ существенно бледнее выражена, чем позитивная оценка жизненной перспективы. Высокий жизненный уровень (соотношение величины заработной платы к величине повседневных затрат) в ФРГ совершенно очевиден для прибывших, но не позднее, чем через полгода пребывания в новых условиях, к нему привыкают. В то же время следует знать, что жилищные условия этнонемцев в сельских районах СНГ, в рабочих поселках и пригородах в среднем было значительно выше, чем у остального населения. Поэтому реакция на временное (часто долговременное) малогабаритное жилье в ФРГ болезненна. По данным нашего опроса те же этнонемцы СНГ, которые владели до выезда хорошим жильем с интенсивно использовавшимся приусадебным участком, владели и личными автомашинами. Приобретение автомашин в ФРГ (обычно лучшего качества) не было, таким образом, особой и новой ценностью.
Среди новых преимуществ жизни в ФРГ регулярно называется возможность приобретения автомашин, мебели, жилья и пр. в рассрочку. Среди прежних преимуществ — бесплатная (или сравнительно "малоплатная") медицинская помощь и образование.

К проблеме релевантности признаков этнокультуры
К таким признакам традиционно принято относить "память истории", знание "культурного наследия", причем о наличии-отсутствии данных признаков судят,естественно, по проявлениям соответствующей эрудиции (например, знание "имен", знание "произведений искусства и литературы" и т.п.). Определенное значение придают такие признаки принадлежности данной этнокультуре, как "национальная кухня", "национальная одежда", "доминирующая конфессия", "национальные обычаи и праздники". В свое время мы проводили опрос молодых этнонемцев, планировавших эмиграцию в ФРГ и молодых представителей русскоязычной культуры из окружения этих немцев [Gorelov 1992]. Замечу, что в части "немецкоязычного меньшинства" издательство ФРГ выразило свое (тогдашнее) мнение: меньшинство это не было и не является пока "немецкоязычным" в нормальном смысле этого слова. Но главное, от чего бы мне сегодня хотелось отказаться, это — от облигаторного признания релевантности признаков этнокультурной принадлежности в формах вышеуказанной эрудированности. Аналогичный российскому опрос проводился и на немецкой почве в 1993–96 гг. Он не доказал соответствующей эрудированности коренных немцев, с которыми постоянно общаются этнонемцы из СНГ. По-видимому, здесь необходим строго типологический подход к составу респондентов. Априорно ясно, что образованный коренной немец владеет необходимым багажом знаний, ясно, что в ряде случаев консервативный коренной немец соблюдает обрядность и предпочитает немецкую кухню общераспространившейся пицце. Ясно, далее, что "неделя спаржи" или традиционный карнавал на улицах — незнакомое явление для прибывающих этнонемцев. Но все это, несомненно, дело времени и новых привычек, имеющих второстепенное (в лучшем случае) значение. Основная трудность в процессе ассимиляции (понимаемой нами глубже, чем употреблявшийся термин "адаптация") — язык и сопутствующие ему средства коммуникации и не просто ориентированность (это-то как раз свойство адаптированности), а полная включенность в систему социальных отношений и соответствующую им систему ценностей и новой национально-социальной семиотики. Для этого нужны, видимо, не меньшие сроки, чем те, которые понадобились в свое время немцам из Германии для полного "обрусения" их в России. Практический опыт говорит, что таким сроком является жизнь не менее двух поколений (50–60 лет).
Литература
Gorelov I. Das nationale Bewubtsein der sowjrtdeutschen Jugend: Lucken, Ursachen und Perspektiven // Kulturelle Identitat der deutschsprachigen Minderheiten in Rubland/ UdSSR, Verl. Jenion-Pressler, Kassel, 1992.