Другим неотъемлемым свойством эмоций является их субъективность. Эксперимент подтвердил ярко выраженную субъективную природу выражаемого к обозначаемому эмоционального отношения, которое является индивидуальным par excellence отношением данного субъекта к данной ситуации при данных конкретных обстоятельствах. Для иллюстрации этого положения можно сравнить различные реакции ии. на одно и то же высказывание: Это кремень, а не человек: реакции типа «уважение», «восхищение», «удивление», «восторг», «гордость», «радость», «одобрение» и т.п. в сущности являются различными реакциями ии. на твердость духа, силу характера, поскольку в проведенном эксперименте ии. выражали свое отношение и к обозначаемому, т.е. к денотативному содержанию слова, так как в искусственной ситуации эксперимента ии. были лишены каких бы то ни было реальных параметров ситуации, в том числе конкретного референта как объекта эмоционального отношения.

Эти два важнейших свойства эмоций — их предметность (направленность на мир) и субъективность (принадлежность субъекту) — и создают структуру эмоционального отношения, которая может быть представлена следующим образом: XRY, или в развернутом виде: субъект отношения X испытывает (и выражает) некоторое эмоциональное отношение R к объекту отношения Y.

Полученные в процессе эксперимента эмоциональные и сопутствующие им реакции имеют не только ярко выраженный предметный и субъективный, но и ситуативный характер, обусловленный тем, что ии. видят за вырванной из контекста фразой, помимо ее общего системно-языкового содержания и стоящей за ним и связанной с их индивидуальным опытом конкретной ситуации в мире, также конкретную ситуацию общения, предполагающую вполне определенную расстановку ее участников, включая говорящего субъекта; этим, в частности, и объясняется появление неожиданных и нетипичных реакций типа «негодование», «злость», «досада», «раздражение», «презрение», «неприязнь», «гнев», полученные на фразу: Язык проглотишь!

Субъективный и ситуативный характер эмоциональных реакций ии., связанных           с сугубо индивидуальными ассоциациями носителей языка

110

и с их столь же индивидуальными представлениями о ситуации речи, и прежде всего о взаимоотношениях ее участников, наглядно демонстрируют такие неожиданные реакции ии., как «негодование» и «злоба» на слово молодчина (Молодчина/), «презрение» и «неодобрение» на слово карапуз (Посмотри на этого карапуза), «досада», «ненависть», «горечь», «грусть» — на фразу У него золотые руки, а также «недоброжелательно» и «брезгливо» на фразу Он просто находка.

На характер выражаемого словом эмоционального отношения могут также влиять синтаксическая конструкция, в которой оно употребляется, и его непосредственное лексическое окружение. Так, употребление слова просто во фразах: Он просто золото; Он просто находка; Она просто чудо; Платье просто чудо; Она просто загляденье не только не ослабляет, но, напротив, усиливает положительную оценку типа «восхищение», «восторг», «радость» и т.п. (ср. аналогичное наблюдение об усилении отрицательной эмотивной оценки в [Графова 1987]).

В этой связи небезынтересно рассмотреть группу реакций, представляющих собой интеллектуальные эмоции типа «удивление», зафиксированные в ответах на все стимулы, за исключением слова корифей (Он в этом корифей). Самой частотной реакция «удивление» является в одном случае — в ответ на фразу: Вот это хоромы (22); второй по частотности — в ответ на Вот это Геракл (18) и Это кремень, а не человек (8); четвертой — на Он просто находка и У него золотые руки; пятой — на Он просто золото и Блеск! и Она просто загляденье.

Нетрудно заметить, что «удивление» получило максимальное количество реакций на стимулы, помещенные в конструкцию Вот это..., узуально соотносимую с выражением удивления (ср. Вот это да...), а также на фразы, содержащие усилитель просто или синтаксическую конструкцию противопоставления (Это кремень, а не человек). Отсутствие реакций группы «удивление» в ответ на фразу Он в этом корифей легко объясняется самой природой данной эмоциональной реакции, которая вызывается чем-то, появление чего воспринимается субъектом как маловероятное и потому неожиданное. В этом случае фраза звучит слишком категорично, чтобы быть вербальным выражением удивления, неслучайно поэтому среди реакций на нее ии. на третьем месте по количеству реакций стоит «уверенно».

Несомненный интерес представляет группа реакций, являющихся указанием на тип речевого акта и связанными с коммуникативными намерениями говорящего и, соответственно, с иллокутивной силой высказывания, а именно реакции типа «с иронией», «с издевкой», «с сарказмом», «с насмешкой», «льстиво», «шутливо», «ехидно», «с угрозой», «с вызовом» и т.п. Самой частотной из этих реакций является «ирония», которая занимает первое место среди реакций на фразу Язык проглотишь (одновременно с реакцией «злость»), второе место — на фразу Он в этом корифей, третье — на фразы Он просто находка, Блеск! (одновременно с радостью), а также в той или иной степени представлена в реакциях ии. на все без исключения стимулы. Столь широкая представленность реакции «ирония» и употребление

111

других реакций, обозначающих косвенные речевые акты (с сарказмом, шуткой), является, на наш взгляд, одним из свидетельств речевой (текстовой) природы эмотивности и, как следствие этого, невозможности жесткого закрепления заслоном конкретного эмотивного маркера без одновременного введения необходимых текстовых пресуппозиций и коммуникативных правил употребления слова в речи.

Это, однако, не означает, что в сознании носителей языка не может существовать некоторой связи между словом и типичными контекстами его употребления для выражения определенных видов эмоционального отношения к обозначаемому данным словом объекту. В этой связи интересно сравнить результаты данного эксперимента с другим экспериментом, проведенным ранее на материале эмотивно окрашенных номинативных единиц отрицательного спектра [см. Графова 1987]. Так, например, в ранее проведенном эксперименте слово Геркулес, будучи узуально положительно окрашенным, было включено в список стимулов в качестве своего рода «отвлекающего фактора» (distractor¹) для сравнения реакций на него с полученными реакциями на отрицательно окрашенные лексемы, которые и являлись объектом непосредственного внимания и интереса. В описываемом здесь эксперименте это же слово включалось в список наряду с другими положительно окрашенными единицами. Любопытно поэтому сравнить реакции, полученные на это слово в двух этих экспериментах. Ниже приводятся пять первых наиболее частотных реакций на слово Геркулес:

I       1. восхищение; 2. удивление; 3. зависть; 4. ирония, уважение; 5. насмешка.

II      1. восхищение; 2. удивление; 3. восторг, зависть; 4. ирония, откровенно; 5. радость.

Нетрудно заметить бросающееся в глаза сходство наиболее частотных реакций в двух различных экспериментах. Тот факт, что реакции оказались схожим (несмотря на то, что в одном из экспериментов ии. были настроены на отрицательные реакции самим подбором соответствующих стимулов, среди которых данное слово было явно неуместным), свидетельствует о том, что за данным словом в сознании носителей языка закреплена положительная эмотивная оценка.

Результаты эксперимента заставляют сомневаться в правомерности и оправданности традиционного лексикографического подхода к жесткому маркированию эмотивно окрашенной лексики (а точнее — к фиксации эмотивного компонента ее коннотации)¹, т.е. подхода, стремящегося свести все многообразие выражаемых словом эмоциональных проявления и реакций к ограниченному набору эмотивных помет.

Очевидно, что этот подход обусловлен свойственным лексикографической практике стремлением стянуть широкий диапазон эмоциональных переживаний в определенные обобщающие типы и является попыткой определить и зафиксировать именно тип ситуации эмоционального употребления слова (исчислить все возможные виды ситуаций, тем более конкретные ситуации невозможно).

При попытке связать конкретное слово с выражением конкретного эмотивно-оценочного отношения можно с определенностью говорить лишь о способности слова выражать положительное или отрицательное эмоциональное отношение. Что же касается его конкретизации, то она непосредственным образом зависит от того, что в лингвистике принято называть пресуппозициями текста, т.е. от сведений, сообщающих о мотивах или ситуациях, обусловивших данную реакцию субъекта (автора или героя).

В самом общем виде можно говорить о распределении эмотивности по трем параметрам: собственно эмоциональном — в диапазоне «приятно—неприятно», утилитарно-эмоциональном — в диапазоне «удовольствие—неудовольствие» и морально-этическом — в диапазоне «одобрение—неодобрение». С уверенностью и достаточной достоверностью можно указать лишь самый общий «эмотивный диапазон» слова, а уже дальше в пределах этого диапазона можно прогнозировать эмоциональные ситуации, которые в реальной речи отображаются по целому ряду аспектов в зависимости от конкретных условий общения.

Таким образом, проблема эмотивности слова требует выхода за пределы собственно лексикологии в лингвистику текста, поскольку в каждом из указанных диапазонов она варьирует в зависимости от конкретных пресуппозиций, т.е. знания о той или иной роли субъекта оценки.

Психолингвистически значимым является следующее положение, выводимое из результатов эксперимента. В языковой способности носителя языка имеется семантический компонент, в котором представлена (в том или ином виде) лексика языка [см. Залевская 1982; Шахнарович 1983; 1985]. Единицы этого компонента, связанные между собой разнообразными отношениями, несвободны от эмоциональной нагрузки. Эта нагрузка в различных коммуникативных ситуациях выступает в различных своих аспектах, и потому ее жесткое «привязывание» к определенному эмотивно окрашенному слову или выражению вряд ли справедливо. Выбор лексической единицы при лексико-семантической организации высказывания осуществляется при несомненном учете этой эмоциональной нагрузки, вернее, потенциальных нагрузок, присущих лексеме.

¹ nistractor представляет собой стимул, не содержащий интересующего исследователя явления и включаемый в эксперимент, чтобы исключить возможность выработки Ии. определенной стратегии, которую, как им кажется, ожидает от них экспериментатор [Prideaux 1984, 7].