Исследование того, как складываются семантические особенности лексических единиц и их классов в языковой способности носителя языка возможны только одним путем — экспериментальным. Нет необходимости говорить о том, что это должен быть психолингвистический эксперимент. Исследование внутренних коррелятов семантически значимых единиц коммуникации в отечественной психолингвистике проводится на основе выделенных еще Л.В. Щербой трех типов языковых явлений [Леонтьев 1970; Щерба 1974]: языковая система, речевая деятельность и языковая способность. Иначе говоря, следует вслед за Л. В. Щербой выделять систему, процесс реализации этой системы и механизм ее реализации. Задача лингвистики состоит в том, чтобы «изучать языковой стандарт [систему. — А.Ш., Т. Г.], соотнося его с языковым процессом [речевой деятельностью. — А.Ш., Т.Г.] и с языковой способностью» [Леонтьев 1965, 58].
Наша задача по существу состояла в том, чтобы рассмотреть, как коннотативные компоненты семантики слова представлены в язы-
99
ковой способности говорящего. Получить эти данные, как уже упоминалось, можно только путем целенаправленного эксперимента. Разумеется, необходимость проведения эксперимента не снимает необходимости наблюдения и анализа текстов, особенно письменных [Телия 1981]. Вместе с тем, следует иметь в виду, что анализ текста — это анализ результатов речевой деятельности, отчужденных от автора, ориентированный на норму, на выявление общего стандарта.
Анализ текста не может быть эффективным способом изучения процессов функционирования системы и форм ее существования.
Ценность материала, полученного от информантов — носителей языка, заключается прежде всего в том, что он, в отличие от текстовых данных, позволяет судить о том, что носитель языка знает о нем и как он им пользуется. Существуют разные формы работы с информантами: наиболее привычной и распространенной является использование лингвистом своей собственной языковой интуиции; другой формой является опрос ряда информантов (анкетирование); для получения языковых сведений также может использоваться специально подготовленный эксперимент.
Каждый из этих способов имеет как плюсы, так и минусы. Обращение исследователя к собственной языковой компетенции и интуиции, к своему языковому сознанию, иными словами, использование вундтовского «метода впечатления» — упорядоченного субъективного наблюдения и отчета — может рассматриваться как разновидность лингвистического эксперимента, в котором экспериментатор и испытуемый — одно лицо и который называют мысленным экспериментом, или, если использовать вслед за Л.В. Щербой психологический термин, — «самонаблюдением», о котором Л.В. Щерба писал: «индивидуальная речевая система является лишь конкретным проявлением языковой системы, а потому исследование первой для познания второй вполне законно» [1931, 123].
Однако, когда источником языковой информации служит сам лингвист, может возникнуть, по крайней мере, две проблемы. Во-первых, он не является в полном смысле непредубежденным носителем языка, поскольку исходит из определенных теоретических посылок и установок, на основании которых он может делать не вполне объективные выводы: в частности, он может оказаться слишком «разборчивым» в выборе языковых форм для анализа, тем самым искажая реальную картину явления и делая необоснованные обобщения. Это не означает, что лингвист сознательно фальсифицирует факты и подгоняет их под созданную им схему, скорее это происходит подсознательно вследствие определенной направленности его мыслей, и потому его мнение и интерпретация языковых фактов не могут быть приравнены к мнению группы носителей. Вторая опасность, относящаяся к сбору любой информации, опирающемуся всего на один источник, связана с тем, что мнение одного индивида может оказаться нетипичным и субъективным, не отражающим знание и мнение большинства или даже какой-то группы носителей языка.
В лингвистической литературе нередко можно встретить серьезные теоретические выводы, сделанные преимущественно на основании собственной интуиции и опровергаемые другими авторами, которые, в свою очередь, исходят в интерпретации языковых явлений из своей собственной интуиции. В определенном смысле это вполне закономерно и естественно, поскольку, как показывает в своем исследовании Спенсер [Spencer 1973], лингвисты в целом менее последовательны, чем непредубежденные носители языка.
Ценность эксперимента как источника лингвистической информации заключается в том, что он позволяет получить более надежные, достоверные и представительные по сравнению с мнениями отдельных информантов сведения о том или ином языковом явлении. Кроме того, правильно и грамотно подготовленный и проведенный эксперимент, искусственно вызывая подлежащее изучению явление, дает возможность более глубоко и полно его познать и тем самым проверить имеющиеся у экспериментатора гипотезы относительно его природы и функционирования. Еще Л.В.Щерба, едва ли не первый поставивший проблему лингвистического эксперимента, связывал его с построением и проверкой адекватности языковых моделей, когда писал о том, что исследователь языка, «построив из фактов этого материала некую отвлеченную систему», должен «проверить ее на новых фактах, т.е. смотреть, отвечают ли выводимые из нее факты действительности. Таким образом, в языкознание вводится принцип эксперимента» [1931, 368].
Если понимать под языковой моделью «всякое достаточно правильное, т.е. удовлетворяющее определенным требованиям к адекватности описание языка» [Леонтьев 1965, 44], то можно сказать, что в современном языкознании рассмотрение лингвистического эксперимента в качестве способа верификации и показателя меры эвристической ценности построенной лингвистом модели является общепринятым и общепризнанным [Шахнарович 1974].
Прибегая к экспериментальному исследованию положительного спектра эмотивного компонента слова с целью выявления того, как этот компонент значения представлен в языковой способности носителя языка, мы учитываем ограничения, которые свойственны эксперименту как источнику лингвистических сведений. Поэтому необходимо было провести эксперимент таким образом, чтобы по возможности снять имеющиеся ограничения. Методика эксперимента должна отвечать некоторым требованиям, соблюдение которых и позволяет свести к минимуму ограниченность возможностей эксперимента. Требования эти следующие:
1. Экспериментальная ситуация должна по возможности быть приближена к реальным ситуациям употребления носителями языка интересующих нас явлений.
2. Методика эксперимента должна обеспечивать реализацию в этих ситуациях максимального числа способов актуализации возможно большего количества предоставляемых языковой системой возможностей.
3. Поскольку эксперимент служит цели эмпирической проверки теоретических гипотез, одной из основных задач исследователя является формулирование гипотез в форме, которая может быть подвергнута экспериментальной проверке, иными словами, эксперимент должен быть задуман и разработан таким образом, чтобы его результаты либо отрицали, либо подтверждали предусматриваемые гипотезой предположения.
4. Задание должно быть сформулировано четко и недвусмысленно, чтобы реакции испытуемых (далее — ии.) имели характер, необходимый исследователю.
5. «В идеале» участвующие в эксперименте ии. не должны знать, что именно подвергается в нем проверке, иначе они могут дать «предубежденные» ответы. По возможности ии. должны быть характерными представителями определенного слоя населения и не быть идеосинкретичными в своем поведении. Добрая воля ии. и честность (естественность) из реакций — важный фактор успеха эксперимента, значение результатов которого в противном случае заметно снижается.
6. В качестве переменной должен выступать какой-нибудь один из параметров исследуемого языкового явления. Необходимо следить за посторонними, не относящимися к эксперименту непосредственно факторами, которые могут сделать эксперимент «нечистым», а интерпретацию его результатов невозможной; варьировать должны только интересующие экспериментатора структуры, слова и т.д. при неизменности остальных, иначе изменение характера реакций может оказаться следствием действия иных факторов, нежели те, которые составляют предмет исследования. Ср. в этой связи определение эксперимента как объективного наблюдения за феноменами, появление которых вызывается в строго контролируемой ситуации, в которой варьирует один или более факторов при неизменности остальных [Zimney 1961, 18].
- Для успешности эксперимента необходимо, чтобы полученные данные могли быть подвергнуты обработке и анализу, т.е. его замысел должен предполагать возможность статистической обработки результатов, необходимой для проверки положенной в основу эксперимента исходной гипотезы.
- Чтобы эксперимент имел право называться научным методом изучения языковых явлений, полученные в ходе его лингвистические данные, как и данные любой другой науки, должны отвечать некоторым базовым характеристикам, включая такие непременные требования, как доступность и воспроизводимость (если результаты, полученные одним ученым, не могут быть воспроизведены другими, они теряют свою научную ценность и воспринимаются с известной долей скептицизма), «непротиворечивость» (принципы, лежащие в основе теоретических построений, должны быть соотносимы и не вступать в противоречие с уже проверенными принципами смежных дисциплин), представительность материала (более подробно о требованиях, предъявляемых к эксперименту как научному методу изучения лингвистических явлений см. [Prideaux 1984]).
В силу сложности построения адекватной и эффективной экспериментальной методики, отвечающей всем перечисленным требованиям, разработка способов получения и обработки экспериментальных данных остается одной из самых актуальных и сложных проблем экспериментальной психолингвистики, в частности, экспериментальной психосемантики.
В психолингвистике существует мнение, что «собственно психолингвистических методов изучения семантики пока не существует» [Фрумкина 1983, 46], что есть лингвистические методы изучения семантики, подробно описанные в работах Ю.Д. Апресяна [1967; 1974] и Е.В. Падучевой [1974], и психологические методы исследования значения. При этом нет единства мнений относительно того, какое описание смыслов должно быть достоянием лингвистов и психолингвистов, в отличие, например, от психологов и историков культуры [см. об этом Фрумкина 1978; 1979]. Однако, независимо от того, как называть эти методы — собственно психолингвистическими или общелингвистическими — они широко и плодотворно используются для анализа значения с психолингвистических позиций.
К их числу можно отнести:
1. Ассоциативный эксперимент, подробно описанный в работах Дж. Диза [Deese 1962; 1964], Дж. Диксона и Дж. Хортона [Dixon, Horton 1968] и Б. Крильмана [Creelman 1965], является, по мнению В.Ф. Петренко [1983], наиболее разработанной техникой семантического анализа.
- Метод субъективного шкалирования, являющийся простым и прямым методом получения матрицы семантического сходства и ставящий перед ии. задачу оценить «сходство значений» при помощи некоторой градуальной шкалы, которая может быть, в частности, пятизначной [Rubenstein, Goodenough 1965], десятизначной [Клименко 1970], отличается трудоемкостью, в силу чего используется редко [см., например, Mosier 1941; Cliff 1959].
- Метод семантического дифференциала, разработанный Ч. Осгудом и его коллегами с целью объективного «измерения» значения [Osgood et al. 1957], представляет собой комбинацию процедур шкалирования и метода контролируемых ассоциаций (о связи метода семантического дифференциала (далее — СД) с методами ассоциаций см. [Noble 1952; Staats С., Staats A. 1957]).
Как метод контролируемых ассоциаций семантический дифференциал выгодно отличается от ассоциативных методов большей компактностью и легкостью статистической обработки данных. Снимается возможность ассоциаций по принципу речевых штампов, рифмовочных ассоциаций, однако, с другой стороны, выбранные априори шкалы могут вызывать расчленение исследуемого материала, являющегося не значимым для ии.
4. Метод семантического радикала А.Р. Лурия и О.С. Виноградовой (далее — СР) относится к числу условнорефлекторных, где критерием семантической близости исследуемых объектов является перенос условно-рефлекторной реакции с одного объекта на другой, семантически с ним не связанный (см. [Лурия, Виноградова 1971]; ср. также [Петренко 1974], где проводится сопоставление результатов, полученных с помощью методов СР и СД).
5. Метод подстановки сходен с методом дистрибутивного анализа, однако, в отличие от последнего, где взаимозаменяемость слов устанавливается путем анализа большого количества текстов, в методе подстановки вывод о возможности замены одного слова другим в том или ином контексте делают ии. Обычно этот метод используется для семантического анализа довольно узких групп лексики (ср., например [Jones 1965], где метод подстановки используется для выделения смысловых нюансов английских синонимов). Модификацией этого метода является метод незаконченных предложений, предложений с пропусками, где заполнение недостающего звена взаимозаменяемыми словами говорит о семантической близости этих слов.
6. Метод классификаций, разработанный Г. Миллером [Miller 1969; 1971], основан на допущении, что формы классификации материала соответствуют внутренним семантическим связям этого материала и что структура последних может отражаться в процедурах классификации.
7. Методы косвенного опосредованного исследования семантики представляют собой методы, где установление семантических связей исследуемого материала осуществляется опосредованно, через характер и особенности протекания психических процессов переработки этого материала, таких, как вербальное научение, запоминание и распознание, переключение внимания и т.д. [подробно см. Петренко 1983].
Существуют разные классификации психолингвистических методов изучения значения. Так, например, И.И. Ильясов [1974] выделяет прямые методы установления семантических связей непосредственно в плоскости языкового материала (ассоциативный эксперимент и СД Осгуда) и косвенные, анализирующие связи значений через их проявления в других психических процессах. В.Ф. Петренко считает более целесообразным дифференцировать психолингвистические методы на прямые, опосредованные и косвенные [1983].
Во многих экспериментальных исследованиях используются разного рода модификации перечисленных методов, а также их различные комбинации (более подробно о методике научного эксперимента и различных парадигмах лингвистического и психолингвистического исследования см. [Christensen 1980; Prideaux 1984; Мягкова 1985]).
Исходя из приведенной классификации видов экспериментальных психолингвистических исследований, проведенный нами эксперимент можно охарактеризовать как модификацию метода подстановки, а именно метод назаконченных предложений с элементами направленного ассоциативного эксперимента.
Задачей эксперимента было выяснение вопроса о том, приписано ли в языковом сознании говорящего данному слову в данной ситуации общения (моделируемой в предложенном ии. высказывании) некоторое эмотивное отношение, и если приписано, то какое именно или какие именно, если речь идет о возможности соотнесения эмотивно окрашенного слова с более чем одним видом эмотивного отношения, иными словами, вопроса о том, как (каким образом и в какой форме) отражается в языковой способности (во внутреннем лексиконе) непредубежденного носителя языка эмотивный компонент коннотации и, в частности, существует ли в сознании отдельных носителей языка и в коллективном сознании жестко заданная связь между конкретной лексемой и конкретной эмоцией (эмоциональным состоянием или отношением), которую данная лексема способна выражать при ее употреблении в живой речи (в тексте).
ОПИСАНИЕ ЭКСПЕРИМЕНТА
В эксперименте участвовали две группы ии. численностью 51 чел. — студенты и слушатели МГЛУ (бывшего МГПИИЯЗ). Эксперимент проводился с группой ии., инструкция и список предложений давались в письменном виде каждому ии. на карточках. Предъявлялись 14 предложений с пропусками. Предложения содержали эмотивно окрашенные и в большинстве случаев маркированные в словарях соответствующими пометами слова положительного спектра: золото, находка, хоромы, чудо и т.д. (ср. словарные определения: одобрение, восхищение и под.). Во всех высказываниях интересующие нас лексемы употреблялись в предикатной позиции:
1. Он просто золото, — сказал X...
2.Он просто находка, — сказал X...
3. Вот это хоромы!, — сказал X...
4. Она просто чудо, — сказал X...
5.Платье просто чудо, — сказал X...
6. У него золотые руки, — сказал X...
7. Как тебе выступление? — Блеск! — сказал X...
8. Вот это Геракл! — сказал X..,
9. Она просто загляденье, — сказал X...
10.Язык проглотишь! — сказал X...
11.Это кремень, а не человек, — сказал X...
12.Посмотри на этого карапуза, — сказал X...
13.Молодчина! — сказал X...
14.Он в этом корифей, — сказал X... Ии. была дана следующая инструкция:
«Вам будут предложены фразы с пропусками. Вместо пропусков Вам надо вставить любое число слов, обозначающих возможное эмоциональное отношение говорящего к предмету речи, т.е. к тому, о чем (о ком) говорится в предложении. Представьте себя на месте Х-а, т.е. говорящего, произносящего данную фразу, и укажите все возможные виды эмоционального отношения к обозначаемому, которые эта фраза может выражать в соответствии ситуации
Не переписывая самой фразы, поставьте ее номер, указанный в правом верхнем углу карточки, и перечислите все возможные на Ваш взгляд эмоциональные отношения.
Образец:
7. с раздражением, пренебрежительно, с возмущением...
8. весело, с восторгом, восхищенно..»
Проводя эксперимент, мы отдавали себе отчет в том, что он, как и любой другой эксперимент такого рода, лишь частично моделировал реальную ситуацию речи: предложенные ии. высказывания
105
не были для них реальной речью: созданную нами искусственную ситуацию отличало от реальной отсутствие у ии. эмпатии, истинного эмоционального переживания; ии. не переживали и выражали некоторое эмоциональное состояние или отношение, а моделировали его в своем сознании на основе своего прошлого опыта — фактического, т.е. опыта предметно-культурной деятельности, и речевого (ср. у Г.О. Винокура: на слове лежит проклятие всех прошлых употреблений) — и потому не отождествляли себя в полной мере с автором речи. В силу этого результаты эксперимента можно рассматривать как источник лишь обедненных, в определенном смысле редуцированных сведений об интересующей нас сущности, однако, несмотря на эти объективные ограничения экспериментальной ситуации, некоторые из полученных результатов представляют несомненный интерес и позволяют сделать ряд важных выводов.
Поскольку ии. давалось изолированное, вырванное из контекста высказывание, перед ними как бы ставилась «задача на смысл», а именно смоделировать гипотетически, на уровне воображения и с учетом своего жизненного опыта возможные в данных ситуациях эмоции. Предъявляя ии. изолированные высказывания, лишив их пресуппозиций текста, сужающих круг возможных в данной ситуации эмоций, мы тем самым дали им значительную свободу действий. В сущности, единственным ограничивающим фактором было само интересующее нас слово, стоящее в предикативной позиции коммуникативного центра высказывания. Это слово и было для ии. основной опорой и главным, если не единственным мотивом (стимулом) в «порождении» возможных эмоциональных реакций. Таким образом был обеспечен лексикоцентрический подход: ии. неизбежно реагировали именно на интересующие нас слова, так как были лишены объяснительной силы контекста. Остальные стимулы и мотивы, которые могли бы всплыть из контекста, конкретизирующего существенные параметры ситуации речевого общения, отсутствовали.
Как известно, психологи, выдвигающие самые разнообразные, нередко противоречащие друг другу теории об условиях возникновения эмоций, тем не менее практически единодушно отмечают «двойную обусловленность эмоций: с одной стороны, потребностями (мотивацией), с другой — особенностями воздействий (ситуаций)» [Вилюнас 1984, 8]. Поскольку ситуация не была очерчена, ии. могли исходить преимущественно из собственной потребностно-мотивационной сферы, т.е. при решении поставленной перед нами задачи действовать на уровне сложившихся в их сознании стандартов и стереотипов.
ОБСУЖДЕНИЕ РЕЗУЛЬТАТОВ ЭКСПЕРИМЕНТА
Ответы ии. распадаются на следующие группы:
1. Реакция ии. описывает так называемую интеллектуальную эмоцию (с удивлением, с изумлением, с недоумением, с недоверием и т.п.).
2. Реакции ии. указывают на характер речевых поступков (в том числекосвенных речевых актов — РА), окрашенных чувствами (с иронией, шутливо, с сарказмом, с издевкой, ехидно и т.п.). В этом случае имеет место интерпретация РА, так или иначе затрагивающая сферу эмоций. С некоторыми оговорками в эту же группу мы включаем разного рода интерпретирующие РА реакции типа резко, а также реакции, описывающие цели и мотивы речевого поведения типа ободряюще, подбадривая, с вызовом, с угрозой в голосе, похвалив, выражая похвалу и т.п.
3. Реакция ии. связана с манерой речи:
а) манера речи характеризует говорящего, его постоянные личностные качества или его состояние в момент речи (мечтательно, задумчиво, сдержанно и т.п.);
б) манера речи связана с правилами этикета (вежливо, любезно, из вежливости и т.п.);
в) индивидуальная манера речи, ее постоянные или ситуативные фонетические и просодические характеристики (тихо, сюсюкая, громовым голосом и т.п.);
4. Реакция ии. дает описаниме действий, сопутствующих речи говорящего и если и связанных с выражением каких-либо эмоций, то только косвенно (повернувшись к соседу, почесывая затылок и улыбаясь, раскрыв рот, вытаращив глаза, разведя руками и т.п.).
5. Реакция ии. является интерпретацией РА с точки зрения искренности говорящего (искренне, честно, правдиво и т.п.).
6. Реакция ии. связана с отношением говорящего к истинности сообщаемой им информации (убежденно, неуверенно и т.п.).
7.Реакция ии. связана с наличием/отсутствием ценности объекта для субъекта. Это, с одной стороны, реакции, свидетельствующие о высокой степени заинтересованности субъекта, о его активной включенности в ситуацию эмоционального самовыражения (ср. с интересом, с вниманием и т.п.), а с другой стороны, — реакции, обозначающие «нейтральное» эмоциональное состояние субъекта, своего рода «эмоциональный ноль» (ср. с равнодушием, бесстрастно, спокойно, не проявляя особого внимания, без эмоций).
8.Реакция ии. представляет собой описание экстралингвистических проявлений эмоций, но не сами эмоции. Среди реакций этого типа можно выделить: а) внешние проявления эмоциональных состояний (с довольным видом, с улыбкой блаженства и т.п.); б) внешние проявления интеллектуальных эмоций (раскрыв рот от удивления); в) внешние эмоциональные проявления, не соотносимые с конкретной эмоцией (с улыбкой, со смехом, усмехаясь, ухмыляясь, и глаза его
загорелись, разведя руками и т.п.).
9.Реакция ии. характеризует говорящего (в условиях проведенного эксперимента — гипотетического субъекта речи) и указывает на его высокую или, наоборот, низкую самооценку, взятуй им на себя роль и отношение. Ср. реакции, обусловленные «высокомерным» отношением субъекта к объекту, которого он считает ниже себя (высокомерно, со снисхождением, с видом знатока, с важностью, давая понять, что он смыслит в этом); ср. также реакции, связанные с низкой самооценкой говорящего (с преклонением, с благоговением и т.п.).
10. Реакция ии. представляет собой эмоциональное состояние
107
(далее — ЭС), переживаемое и выражаемое говорящим в момент речи: а) активное ЭС (восторг, радость); б) пассивное, т.е. более интровертированное ЭС (удовольствие, удовлетворение, умиление, нежность); в) ЭС типа «страх» (со страхом, с опасением, с испугом, с ужасом). Сюда же можно отнести реакции, свидетельствующие о «сдвиге» с «эмоционального нуля», т.е. о наличии некоторого эмоционального возбуждения, переживания, но не конкретизирующие его (с волнением, с чувством и т.п.).
11. Реакция ии. представляет собой предикат, относящийся к сфере морально-этических и социальных акций, т.е. предикат рациональной оценки, соотносимый с оценкой в диапазоне одобрение/неодобрение (похвалив, выражая похвалу, критически, с одобрением и т.п.).
12. Реакция ии. описывает целую ситуацию речи, несколько ее параметров, например, параметры манеры и цели речи, как в реакции нарочито громко, чтобы обратили внимание на него самого, полученной на фразу: Он просто золото.
Таким образом, были получены разнообразные реакции, включающие, помимо собственно эмоциональных, также разного рода реакции, «достраивающие» ситуацию речи, т.е. эксплицирующие различные ее аспекты и параметры. Такие реакции, «достраивающие» ситуацию употребления той или иной лексемы, вполне закономерны, поскольку ии. интуитивно ощущают необходимость дополнительных сведений для мотивированного и оправданного соотнесения предъявляемой им фразы с тем или иным эмоциональным отношением.
Наиболее частыми реакциями ии. на предложенные фразы были следующие:
Он просто золото — восхищение, восторг, радость
Он просто находка — радость, восхищение, ирония
Вот это хоромы! — удивление, восхищение, зависть
Она просто чудо — восхищение, восторг, любовь
Платье просто чудо — восхищение, зависть, одобрение
У него золотые руки — уважение, восхищение, одобрение
Как тебе выступление? — Блеск! — восхищение, восторг, ирония, радость
Вот это Геракл! — восхищение, удивление, зависть Она просто загляденье — восхищение, восторг, умиление Язык проглотишь! — ирония, злость, удовольствие, восторг, раздражение
Это кремень, а не человек — уважение, восхищение, удивление, досада
Посмотри на этого карапуза — умиление, с улыбкой, радость
Молодчина! — одобрение, радость, восхищение
Он в этом корифей — уважение, ирония, уверенность.
Из приведенного перечня видно, что «разброс» наиболее частотных эмоциональных оценок невелик. Это объясняется, видимо, кроме всего прочего, тем, что положительный спектр менее богат оттенками эмотивно-оценочного отношения, чем отрицательный, поскольку воспринимается как норма и потому не нуждается в столь же детальной дифференциации, как отклонения от нее.
Как видно из приведенного выше списка, «восхищение» является самой частотной реакцией на 7 из 14-ти слов-стимулов, а именно на слова: золото (25); чудо, где Y — лицо (23); Геракл (20); блеск (18); чудо, где Y — артефакт (17); загляденье (15); кремень (10, одновременно «с уважением», получившим столько же очков). Еще в пяти случаях «восхищение» входит в число первых трех наиболее частотных реакций, являясь второй по частотности редакцией на слова: находка (10), хоромы (21), золотые руки (10) и третьей по частности реакцией на слова: молодчина (11), язык проглотишь (4, наряду с получившими столько же очков реакциями «восторг», «раздражение», «насмешка»). В остальных двух случаях «восхищение» входит в число пяти наиболее частотных реакций; занимая четвертое место среди реакций на слово карапуз и пятое место — на слово корифей (наряду с двумя другими реакциями — «гордость» и «издевка»).
Второй по частотности реакцией является «восторг», который отмечен в реакциях на все 14 слов-стимулов, причем в 12-ти случаях из 14 он входит в число первых пяти наиболее частых реакций. В четырех случаях «восторг» занимает второе место по количеству реакций, следуя каждый раз непосредственно за «восхищением». Это наблюдается в реакциях на слова: золото (13—25), чудо, где Y — лицо (9—23), блеск (14—18), загляденье (8—15).
Другими частотными реакциями положительного спектра оказались «радость», «одобрение», зафиксированные в реакциях на 13 и 14-ти слов-стимулов, «уважение», полученное в ответ на 10 стимулов, «умиление» — в ответ на семь стимулов. «Уважение» является самой частотной реакцией на слова: золотые руки (12), кремень (10, наряду с набравшим столько же очков «восхищением») и корифей (13). «Радость» — самая частотная реакция на слово находка (25); «умиление» — на слово карапуз (22); «одобрение» — на слово молодчина (16). Интересно, что среди самых частотных реакций на отдельные стимулы оказались также «удивление» — в ответ на хоромы (22); «ирония» — в ответ на язык проглотишь1. (8), наряду с реакцией «злость», набравшей столько же очков.
Попытаемся проанализировать полученные реакции и их соотношение с вызвавшими их стимулами, а также вывести, если это возможно, некоторые закономерности такого соотношения.
Очевидно, что тип эмоциональной реакции во многом зависит от объекта отношения. Так, например, представляется, что «восхищение», «восторг» и «радость» являются самыми распространенными реакциями положительного спектра в силу их* широкой, практически неограниченной области референции: они применимы как к людям, так и неодушевленным объектам — природным объектам и артефактам, о чем свидетельствуют реакции ии. В отличие от них, «уважение» применимо только к людям и потому практически отсутствует в ответах на слова, обозначающие артефакты и информационные объекты. Кроме того, «уважение», как правило, является результатом оценки объекта с точки зрения его морально-нравственных качеств или качеств, выработанных им самим в процессе упорного труда или усилием воли,
109
но никогда с точки зрения врожденных или от объекта не зависящих свойств. Не случайно поэтому «уважение» отсутствует среди реакций на фразы: Платье просто чудо; Блеск! (о выступлении); Посмотри на этого карапуза — и, напротив, является самым частотным ответом на обозначения типа по его воле, твердости духа (кремень), по его умению работать (золотые руки) и по его компетентности, знанию дела (корифей). С другой стороны, реакция «умиление», вообще не представленная в указанных выше случаях или очень слабо представленная в реакциях на другие слова-стимулы, является самой частотной на фразу Посмотри на этого карапуза, где объектом эмотивной оценки является ребенок. Это вполне закономерно в силу такого неотъемлемого свойства эмоций, как их предметность: «Мы восторгаемся или возмущаемся, опечалены или гордимся обязательно кем-то или чем-то, приятными или тягостными бывают наши ощущения, … Продолжение »